Тьма над Лиосаном [Челси Куинн Ярбро] (fb2) читать постранично, страница - 5

наказам, суждено завывать в аду, когда Христос поднимет живых и мертвых, чтобы вершить свой праведный суд.

Ревностно веруя в то, что Господь направит вас на правильный путь и что Сын Божий будет к вам благосклонен, мы обнимаем вас как надежду Европы и скрепляем послание печатью Рыболова в первый день великого поста.

Лев VII».

ГЛАВА 1

В меньшей из двух могил лежали спеленатые тела троих детей: ни одному из них не исполнилось и пяти. В другой — вырытой в стороне — покоилась их мать, с раздвинутыми ногами и в мокрой одежде — в той, в которой ее утопили. Безжалостный порывистый ветер задувал с моря, посыпая песком влажные волосы мертвой.

— Какая жалость, брат Хагенрих, — проговорил стоявший над могилой монах. Он посмотрел вниз — на тело.

— Она была прелюбодейка, — возразил старший монах назидательным тоном. — И умерла той смертью, которую заслужила.

— И все же какая жалость, — не унимался первый монах. Он был моложе своего сотоварища и не мог справиться с игравшим в нем непокорством, за которое его часто наказывали и от которого он ежедневно молил Господа избавить себя.

— Ей не следовало грешить, брат Гизельберт. Но она была слаба духом, — проворчал старший. — Она, будучи замужем, позволила другому мужчине дотронуться до себя.

— Позволила, — вздохнул младший. — Но сказала, что ее заставили.

— Чего не выдумает женщина, чтобы извернуться? Особенно если дело касается плотских утех. Ева заявила Адаму и Господу, будто змий подсунул ей яблоко, но она сама желала запретного. Женщины всегда таковы. — Старший еще раз кинул взгляд на могилу. — Лучше бы поскорее ее закопать. Больше мы ничем не можем помочь ей в этом мире.

Младший монах понял намек и потянулся за деревянной лопатой.

— Да смилостивится над ней Пречистый Христос, как и над всеми христианскими душами, — с чувством произнес он, начиная забрасывать мертвую комьями влажной земли.

— Муж заплатит, — сказал брат Хагенрих. — Особенно за убийство детей. Отвалит кусков сорок золота, не меньше.

Брат Гизельберт кивнул, продолжая работать. Этот закон короля Оттона был ему известен — и не понаслышке. Он сам не столь давно совершил нечто подобное и откупился, но денежная пеня не избавила его душу от угрызений. К мысленной молитве за упокой усопшей монах добавил прошение за себя.

К тому времени, как он завершил работу, брат Хагенрих ушел, а ярость ветра усилилась. Море стало густо-зеленым и покрылось барашками, волны тяжело перекатывались, походя на чудовищ, сплетающихся в полудреме. Где-то за горизонтом зрел первый шторм, пришедший на месяц ранее, чем обычно, что предвещало суровую зиму. Да и все остальные приметы сулили недоброе. Хотя бы лисенок, которого в час рассвета на его глазах утащила сова. Монах еще раз вздохнул и, прихватив лопату, направился к монастырю Святого Креста, в каком обитало братство кассианских бенедиктинцев.^[19]

Своей обособленностью и толщиной стен обитель удивительно походила на крепость, которой брат Гизельберт года два управлял в мирской жизни. Оба строения возводились чуть более полувека назад — в те времена, когда датчан потеснили и коренные жители этих краев оказались под властью германского короля, что, впрочем, мало чем облегчило им жизнь.

Из монастырской церкви доносились молитвы: там шло непрерывное богослужение. Монах остановился и преклонил колени, дабы достойно ступить на освященную землю. Он еще не освоился в братстве настолько, чтобы помнить слова всех молитв, но неизменно молился со рвением и за усердие уже был допущен к всенощным бдениям, то есть имел право входить в церковь в любое время от полуночи до рассвета.

Брат Гизельберт поставил лопату под навес для инвентаря и прошел в свою келью — одну из четырех клетушек в невысоком бревенчатом строении. Всего таких домиков было семнадцать, располагались они в один ряд, и в них проживала вся монастырская братия, за исключением четырех братьев-привратников, обретавшихся неотлучно в сторожке и попеременно покидавших ее лишь для молитв. Брат Хагенрих также жил обособленно — в срубе близ церкви, чтобы в минуту опасности быть у алтаря.

Для брата Гизельберта наступил час личной молитвы, и он настроился на нее с той же решимостью, с какой настраивался на очень серьезные переговоры в миру. Перекрестившись, монах приступил к чтению шестьдесят первого псалма. Устав бенедиктинцев требовал, чтобы каждый член ордена прочитывал все псалмы за месяц, но брат Гизельберт справлялся с этим заданием в две недели и начинал повторять все сызнова. Проговорив два стиха, он прерывался и просил Господа простить недостойному рабу своему убийство Изельды, напоминая как непосредственно Всеблагому, так и Его Сыну, что у него было право совершить сей поступок и что даже семья убиенной с тем согласилась, не потребовав с него откупа. Но душевное спокойствие, несмотря на эти