Том 2. Кто смотрит на облака [Виктор Викторович Конецкий] (fb2) читать постранично, страница - 202

«Факел свободы», у автора «Свобода факела» или наоборот…

Ира долго и устало говорила по-французски.

И тут наступила реабилитация. Во всем оказалась виновата какая-то игра слов в переводе: «подушка на сиденье кресла», или «войлочная подушка», или еще что-то…

Администраторша наконец улыбнулась:

— А знает ли месье, что мистер Даген недавно умер?

Нет, месье этого не знал. Месье, болтаясь на белоснежном лайнере «Вацлав Воровский» у острова Нантакет, несколько месяцев назад как раз вспоминал Дагена.

Джеймс Даген — американский журналист и отчаянный паренек — давно стал соавтором Кусто и его сподвижником. У острова Нантакет, где сытые чайки презирают камбузные отбросы, где зеленые волны слышали когда-то отчаянную песню китобоев «Веселей, молодцы, подналяжем — эхой!» и где рвется сейчас из репродукторов наших траулеров «Соленые волны, соленые льды!», больше десяти лет назад потонул итальянский лайнер «Андреа Дориа». На глубине около шестидесяти метров.

Даген в осенние шторма организовал киноэкспедицию к месту гибели лайнера.

Другой соавтор Кусто — Дюма — рассказывал:

«Там голова совсем не варит от глубинного опьянения. Соображаешь ровно столько, чтобы не утонуть. Глубина больше, чем кажется по эхограмме…»

Но они нашли «Андреа Дориа». И сняли фильм. Правда, он идет восемнадцать секунд, этот фильм…

И когда я болтался у Нантакета, недалеко от места гибели «Андреа Дориа», то вспоминал Дагена. И еще раньше я вспоминал его, когда на «Нерее» мы обсуждали его утверждение о том, что есть одно обстоятельство, отличающее животных подводного мира от всех других.

Есть рыбы, которые могут расти без предела. Если им повезет прожить достаточно долго, они могут достичь сказочных размеров тех китов, которые в наших народных сказках превращаются в острова, на которых мужички в лаптях строят пятистенки, сажают картошку, и вдруг — бульк! — кит наконец перестал терпеть издевательства и нырнул. И нет острова…

Странная особенность роста рыб заключается, очевидно, в том, что они находятся в состоянии невесомости большую часть жизни…

— О! Он умер! Неужели! О, мадам, вероятно, вы знали его?!

Да, мадам знала Джеймса Дагена. Мадам вообще не была администраторшей. Мадам оказалась научной сотрудницей Океанографического института.

Вернулась девушка-секретарша, сказала, что ближайший сподвижник Кусто через несколько минут примет нас. Она произнесла фамилию сподвижника: Алина. Ударение было на каком-то совершенно непонятном месте.

Девушка села за столик под картиной китобойного вельбота и углубилась в свои занятия.

Сперва смутно вспомнилось, как я злился на издателя книги «В мире безмолвия», который поленился перевести футы в метры. Отвлекаешься каждую минуту на то, чтобы мысленно делить и множить расстояния на коэффициенты. Еще меня всегда бесят римские цифры глав в многоглавных книгах. Вероятно, это потому, что я не римлянин.

Затем я вспомнил, что Алина был лейтенантом и конструировал подводные сани, — все это еще в конце сороковых годов. Тогда же он исследовал подземный источник Витарель. Они должны были найти сифоны, через которые подземные воды подаются на поверхность земли. И они ныряли в черную подземную воду с фонарями, компасами, глубиномерами и составляли карту…

— Месье, месье Алина ждет вас!

И я переступил порог святилища.

В огромное окно вливалось и море света, и настоящее, синее море, и доброе бормотанье прибоя.

Так вот как выглядит штаб гуманистов в их борьбе с технократами. Кусто основал здесь этот штаб, когда Евратом в шестидесятом году санкционировал сброс отходов атомной промышленности в Средиземное море. Здесь он метался из угла в угол, когда технократы, послушные тупым лбам политиков, наступали на море.

— Вы узнаете это? — спросил меня Алина.

За огромным столом на полке книжного шкафа стояла модель судна. Щегольской, зализанный кораблик, игрушка.

Я не узнавал.

— Ваш «Нерей», — сказал Алина.

Черт знает что! Это действительно был «Нерей», но такой «Нерей», на котором никогда не лопались паровые магистрали, который не вмерзал в лед возле набережной Лейтенанта Шмидта, на палубе которого никогда не оставлял следов старый пес Анчар, прозванный так потому, что в молодости кусал всех без разбору.

В каком позорно благополучном, детском виде приплыл сюда наш буксир, опережая себя. Я, конечно, вспомнил, что среди начальства ходили разговоры о том, чтобы заказать модель и подарить ее Кусто. Но вручать подарок надо было, когда «Нерей» бросит якорь на рейде за окном. Не следовало, черт возьми, торопиться. Судно еще не совершило ничего, что давало ему право находиться рядом с моделью «Калипсо», за креслом Кусто.

«Я правильно сделал, что в свое время ушел из этой конторы», — подумал я, хотя глупое честолюбие было все-таки удовлетворено. Я принимал «Нерей», считал спасательные жилеты, копался в промерзшем трюме и встречал на нем Новый год. А на каждом судне, хотя это и тривиальное заверение, оставляешь --">