Новая утопия [Джером Клапка Джером] (fb2) читать постранично, страница - 2

человек. Время — XIX век».

«Этот человек был найден спящим в одном лондонском доме, после великой социальной революции 1899 года. Из отчета хозяйки дома явствовало, что он к этому моменту спал уже десятый год (она забыла, как его зовут). Решено было в интересах науки не будить его, а проследить, сколько времени он будет спать, и согласно с этим его перевезли для всеобщего обозрения в «Музей редкостей». Посетителей просят не брызгать водой в отверстия для прохода воздуха».

Благородный старичок-джентльмен, размещавший чучела ящериц в соседнем ящике, подошел ко мне и снял крышку.

— Что случилось? — спросил он. — Вас что-то потревожило?

— Нет, — сказал я, — я всегда просыпаюсь, когда чувствую, что достаточно поспал. Какое теперь столетие?

— Теперь, — сказал он, — двадцать девятый век. Вы спали ровно тысячу лет.

— А, отлично, — сказал я, слезая со стола, — ничего не может быть лучше, чем как следует выспаться.

— Вы, кажется, решили следовать своим привычкам, — сказал старый джентльмен, когда я принялся надевать свою одежду, лежавшую в ящике возле меня. — Хотите прогуляться со мною по городу? Я вам буду объяснять произошедшие перемены, пока вы будете задавать мне вопросы и делать глупые замечания.

— Да, — ответил я, — мне кажется, это именно то, что мне остается делать.

— И я так думаю, — проворчал он, — идемте. И он показал мне дорогу из комнаты.

— Ну, как теперь — все в порядке?

— Что в порядке? — спросил он.

— Да мир, — ответил я. — Несколько моих друзей собирались, как раз перед тем, как я заснул, переделать его. Все ли теперь равны, и уничтожены ли преступления, печаль и все остальное в этом роде?

— О да, — ответил мой проводник, — теперь вы все найдете в полном порядке. Мы здорово-таки потрудились, пока вы спали. Смею сказать, мы превратили землю в совершенство. Теперь никому не позволяют делать глупости и допускать несправедливость. А что касается до равенства, то и лягушкам за нами не угнаться.

(А говорит он совсем вульгарным языком, подумал я, но мне не хотелось ему возражать).

Мы пошли по городу. Город был чистый и тихий. Улицы, помеченные номерами, выбегали под прямыми углами одна к другой, и были похожи одна на другую. Лошадей и экипажей не было видно; транспортом служили электрические вагоны. Все люди, которых мы встречали, хранили на лице спокойное, важное выражение и до того были похожи друг на друга, что казались членами одной семьи. Все были одеты, как и мой спутник, в пару серых брюк и серую тунику, туго застегнутую на шее и стянутую у талии поясом. Все были гладко выбриты и черноволосы.

Я спросил:

— Все эти люди — близнецы?

— Близнецы? Помилуй Бог! — ответил мой спутник. — Что вам внушило эту мысль?

— Ведь все они так похожи, и у всех черные волосы, — ответил я.

— О! Теперь это установленный цвет волос, — объяснил мне мой спутник, — у всех у нас черные волосы. У кого они не черного цвета, тот обязан их выкрасить.

— Зачем? — спросил я.

— А то как же! — возразил старый джентльмен несколько раздраженно. — Я думал, вы понимаете, что теперь все равны. Что сталось бы с нашим равенством, если бы какой-нибудь мужчина или женщина вздумали разгуливать в золотистых волосах, а кто-нибудь еще вздумал бы завивать их? Люди должны не только быть равными в наше время, но и казаться ими по мере возможности. Указом — всем мужчинам бриться и всем мужчинам и женщинам носить одинаковой длины черные волосы — мы исправляем до некоторой степени ошибки природы.

Я спросил:

— Почему же черные? Он сказал, что не знает, но на этом цвете остановило выбор…

— Кто? — спросил я.

— Большинство, — ответил он, приподняв свою шляпу и опустив глаза, как бы в молитвенном экстазе.

Мы пошли дальше и встретились еще со многими мужчинами. Я сказал:

— Разве в этом городе нет женщин?

— Женщин! — воскликнул мой спутник. — Разумеется, есть. Мы прошли мимо сотни по крайней мере.

— Мне кажется, я узнал бы женщину, если бы увидел, — заметил я. — Но я не могу припомнить ни одной.

— А вот идут две, — сказал он, обращая мое внимание на двух особ, шедших вблизи нас, в обычных серых брюках и туниках.

— Как же вы узнаете, что это женщины? — спросил я.

— Заметили ли вы металлические номера на воротнике каждого человека?

— Да, я подумал: какая масса у вас полицейских, и недоумевал, куда девались другие люди!

— Ну, так вот: все четные номера — женщины; все нечетные — мужчины.

— Как просто, — заметил я. — Мне кажется, при некотором навыке вы можете отличать один пол от другого почти моментально.

— О, конечно, — ответил он, — если это нужно.

Некоторое время мы шли в молчании. Затем я спросил:

— Зачем это у всех номера?

— Для различения, — ответил мой спутник.

— Разве у вас нет имен?

— Нет.

— Почему?

— О, в именах так много неравенства. Одни звались Монморанси и на этом основании свысока глядели на Смитов.