Рыжий вечер [Вера Викторовна Камша] (fb2) читать постранично, страница - 2

встретились, и все вышло, как в песне… Гости стучали кубками и стаканами, смеялись, грустили, приосанивались, но струнный звон и нежные слова принадлежали Агапе.

По улицам прогнали коров, звякнул вечерний колокол, и бабушка отправила внуков спать. Лечь казалось немыслимым, и девушка устроилась на окне, не зная, что делать, куда бежать, кого и о чем просить. Песни стихли, гости утихомирились, поднялись к себе, как всегда переругиваясь, родители, а она смотрела на вдруг приблизившиеся звезды и повторяла слова чужой любви, ставшие ее собственными. Потом Агапе все же легла и даже уснула. Сон был светлым и тревожным, как ранняя весна, а утром девушка столкнулась с певцом. Разговор вышел коротким… Единственный их разговор, прерванный бабушкой с ее половиками. Марк просил, и она обещала вечером выйти. Она вышла. Она ждала…

— Вот ты где!

— Я… Я тут.

— Вижу. Разве можно не увидеть звезду?

— Не говори так…

— А как мне говорить? Я никогда еще не держал звезду за руку. Странное чувство.

— Я не звезда!

— Врешь… Ты звезда-врунишка, вот и врешь…

Он не верил, а Агапе верила. Каждому слову, взгляду, улыбке. Она, всю жизнь слушавшая про похищения, изнасилования, обманы, не боялась и не сомневалась. Вспыхивали у горизонта синеватые искры, шелестели сухие травы, важно плыл по небу лунный щит.

— Раньше на нем проступали лики богов, потом люди подняли руку на бессмертных, и боги отвернулись. Нам остались лишь пятна.

— Это сказка?

— Нет, потому что я знаю только одну сказку. Это — ты.

Сказкой была не Агапе, сказкой была эта ночь и двое, бредущие рука об руку по ставшему небом полю. Он спрашивал, она отвечала, она спрашивала, он рассказывал. О великом озере и великом городе. О канувшем в воду храме. О прекрасных титанах, что когда-то ходили по земле. Они были светловолосы и светлоглазы, как Агапе, они не знали старости и болезней, а потом проснулась зависть, и красота иссякла…

— Это трудно понять, — сказал Марк. — Как бы я хотел их вернуть и показать тебе…

— Трудно понять? Почему? Они… эти золотые были другими… Не такие, как, как… — Понять легко, трудно высказать, объяснить, как не хочется слушать про женихов, налоги, шерсть и муку, как тошно глотать уличную пыль и улыбаться судье Харитону…

— Они были такими, как ты, Агапе. А может, ты из них? Я состарюсь и умру, а ты будешь срезать виноград, улыбаться и ждать своего золотоволосого и вечно юного…

— Я буду ждать только тебя. Всю жизнь!..

* * *

— Где ты шлялась? Где, я тебя спрашиваю?! Дрянь! Дура неблагодарная…

— Постой, Хриса! Может, еще ничего…

— А то не видно!..

— Хоть бы и видно, нечего орать! Услышат еще… Живо в дом!

Мать послушалась, схватила Агапе за руку, так что девушка едва не закричала, и потащила к кухонной двери. Бабушка переваливалась следом, отца видно не было. Дом и улица спали, небо было полно звезд, но они стали тусклыми, как стекляшки, к которым пристало мыло. Бабушка закрыла дверь, мать, больше ничего не стесняясь, ударила дочь по щеке. Это было не больно, не так больно, как впившиеся в запястье ногти, но Агапе заплакала. От обиды, от того, что полет кончился в пропахшей вчерашним соусом кухне.

— Плачешь? — прошипела мать. — Раньше надо было! Кто?! Судья или кобель этот захожий?..

Отвечать было нельзя. Слова бы добили то, что еще трепетало на краешке души, что нельзя было отдавать. Мать с бабушкой зло спорили, но они не спорили и не ссорились, только ругаясь с отцом. Ей повезло, что бабушка не спала. Наверное, повезло…

— Ты дала?! — Они с Марком стояли так же близко, только там были любовь и небо, а здесь — злоба и доски над головой.

— Мне пора.

— Уже?

— Ох, я и так…

— Звезды утром меркнут, я знаю…

— Ну?! Молчишь?! — Как кривится материнский рот, как уродливо кривится! — Ты только глянь на нее…

— Я гуляла, — вдруг сказала Агапе, — я ходила к оврагам…

Мать опять зашипела, а бабушка вдруг толкнула Агапе на скамью. Ее осматривали, как какую-то овцу. Девушка не кричала и не отбивалась, только стиснула кулаки и поняла, что до сих пор сжимает сорванную Марком веточку бересклета. Все, что осталось от счастья.

— И чего орать было? — Бабушка отобрала зеленый прутик, зевнула и вытерла руки прямо о платье. — По себе судишь, коза гулючая? Не видишь, что ли, гадать она бегала. Наслушалась, не без того, так все уши развесили, даже мордоворот твой, а уж девчонка-то! Да еще и луна полная…

Ей все-таки повезло и с бересклетом, и с луной. В полнолуние у оврага срезают ветки и кладут под подушку — увидеть жениха. Только она никогда не искала женихов, а гадать… Она все знает и так!

— Выпей горячего и ступай спать. Может, и впрямь кого увидишь. Только не сукновала…

— А чем он плох?! — вскинулась мать. — Сейчас за одно одеяло больше дадут, чем за…

Сукновал, мукомол, племянник мытаря… Хорошо, судья Харитон женат, уж его-то родители не упустили бы.

Девушка