По локоть в крови. Красный Крест Красной Армии [Артём Владимирович Драбкин] (fb2) читать постранично, страница - 133

отправилась и всю дорогу мне идти помогала. У нас воды не было, так хозяйка с собой взяла полулитровую банку воды, около вокзала в колодце набрала и всю дорогу несла. А в этом лагерном госпитале раненые на полу валялись, им только в ранах червей вычищали, перевязка, и все лечение заканчивалось. Я к Нине пришла, ножницами по-бараньи остригла ей все волосы, чтобы от вшей избавиться, сняла с нее одежду, свою встряхнула, может, вши у меня и были, но мало, свою одежду ей отдала, сама ее одела. Потом я оправилась, сначала приехала домой, а у мамы инфарктное состояние, судороги. Ведь Севастополь взяли, там же дочка, от меня никаких известий, а как приехала, у меня же никаких документов с собой не было.

Решила сразу Нине помочь, я знала ее адрес, Зуя же недалеко, 20 км, но брат на фронте, маме плохо, меня встретили, плачут, а я как каменная стала, не плачу, столько ужасов видела. Где-то через месяц пришел в дом сын отца моего, он был инвалид, черная болезнь, его на фронт не взяли, он тоже уехал из Симферополя через Белогорский район к родственникам жены. Мама плачет, и его, и меня обнимает, я не понимаю, в чем дело. На второй день он уехал в Белогорск. Я написала записку о том, что Савельева Нина жива, находится в Симферополе по такому-то адресу, и попросила брата передать кому-нибудь записку, когда он через Зую поедет, деревня ведь небольшая, найдут. Хотела сама пойти, но после контузии не могла сразу ходить. Тем временем из взятого Севастополя пленных уже угоняли, оказывается, мать Нинина их встречала, надеялась, что дочка среди них будет. Записку передали Нининой снохе, т. к. мать поехала в Симферополь пленных встречать, и ей там сказали, что это последняя партия пленных, больше не будет, мать пришла, плачет, Нину не нашла, а сноха говорит: «Мама, мама, Нина живая, вот записка». Только я послала записку, на второй день рано утром, только солнце взошло, стучат в дверь, смотрю, женщина стоит, очень на Нину похожая, мешок за спиной, тогда же люди пешком ходили, на ногах лапти, сделанные из кожи, вроде как шлепанцы. Я вышла, она же меня не знает, познакомились, пригласила ее в дом, покормили, адрес лагерного госпиталя в Севастополе не дала, ведь в городе камня на камне не осталось, поэтому я начертила, как пройти, где повернуть, чтобы Нину найти. Нина раненая, но, к счастью, кость не задета была, в мягкую часть ранение. И как раз она уже начала ходить, а ведь ты только чуть-чуть начинаешь ходить, и уже здоровым считаешься во время войны, а тем более в лагере. На второй день ее мать вернулась из Севастополя с Ниной, и они меня с собой забрали в Зую. Как раз абрикосы поспели тогда, мы на чердаке жили, чтобы в Зуе не знали жители, мы же ведь из Севастополя, немцы приказали найти всех севастопольцев и расстрелять, и Нинина мама нам вареники варила с абрикосами. А потом Павлик, тоже оставшийся в живых, нашел Нину. Потом как-то приходит расстроенный, и говорит: «Ой, Катя, Нину арестовали! Забрали в лагерь для военнопленных». Я посоветовала найти табак, и благодаря ему Нину выручили из лагеря. Потом я уехала к дальним родственникам в деревню в Раздольненском районе, уже бьют немцев, партизаны к нам заходили, советовали укрыться и вещи спрятать, чтобы немцы или румыны не забрали при отступлении. В апреле 1944 г. освободили Крым, мои родственники долго об этом не знали даже, я ведь тоже на чердаке жила. Особенно ни с кем не общалась, когда наши пришли, тут же пошла в военкомат, я же военнообязанная, должна в армию. Мне там ответили: «Хорошо, позовем вас». И через несколько дней выслали крымских татар.

Приехала в Симферополь, устроилась временно в поликлинику, стала ждать, когда позовут в военкомат. Два дня работала, на третий вечерком вышла, ночью нельзя было ходить, патрули останавливали, мы компанией девчат с работы шли. Смотрю, по ул. Сухой (ныне ул. Крылова) стоит машина, солдаты рядом. Мы к ним подошли, быстро разговорились, и в это время мне кто-то из солдат сказал, что татар высылать будут, но я ответила: «Не может быть!» Долго не стояли, уже темнеть начало, я пришла домой, как раз ужинать сели, у нас дома был знакомый, раненый, я ему рассказала о том, что-де, говорят, татар высылать будут. Он ответил: «Кто виновный, сотрудничал с немцами, тех будут, как нацию целую — такого в истории нет, не может быть». Мы спокойно сидели, я только успела посуду со стола убрать, и вдруг 2 или 3 солдата пришли, сказали, вот вам 15 минут, а у нас вещи в сундуке закопаны, у меня ничего такого не было. Есть что одевать, но основное закопано, солдаты же, так и так, 15 минут, как предателей, мы вас высылаем, ну что скажешь, раз закон. До этого, конечно, приходили, писали, всех на учет брали, мы не думали, что высылать нацию будут. Брат на фронте, я на фронте была, только мама с братишкой остались. За 15 минут одежду взяла, как раз немножко дождик моросил, зонтик взяла, маме помогла одеться, она болела, в чем стояли, в том и уехали.

Нас посадили в товарные вагоны, где скот возят, как селедки люди набиты были, вши сразу завелись. Нам на станциях из еды ничего не