Иисус и Джуфа [Джузеппе Бонавири] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Иисус — бедный малыш, ведь ему и в голову не могло прийти, что овца не настоящая мать, — но потом обрадовался и благоговейно опустился на колени перед матерью-женщиной. Окружили их другие женщины и, взявшись за руки, напевали:

Затянулась сердечная рана.
Обернулось радостью горе.
Сладка, сладка ваша доля,
невинный агнец Иисус,
любящая Мария!
Вот так они пели. Может, и не очень складно, но как умели. Принялась мать угощать сына: подает ему сыр овечий, соленый творог, хлеб с красным перцем — первейшее наше лакомство. Пируют все, веселятся. Пусть же славится чистая, безгрешная любовь, соединяющая Мать и Сына!

Стемнело, наступил вечер. Утром говорит мать такие слова:

— Тебе уже восемь лет, сынок, хватит гонять по лугам да горам, пора о деле подумать, к мастеру определиться.

А разве сыщешь во всей деревне лучшего мастера, чем дядюшка Михаил? Он держал мастерскую неподалеку от Салемских ворот, где кончалась деревня и начинался среди поросших сухим вереском камней спуск в долину. В мастерской стоял сапожный стол, а на нем колодки, молотки (один даже серебряный для господской обуви), кожи разные, желтая и зеленая дратва. Плачет Иисус, не лежит душа к работе: то ли дело молоко сосать у матери-овцы да следить, как жаворонок кувыркается над пшеничным полем.

Но мало-помалу овладел он ремеслом. Сначала только вымоченные в воде подметки отбивал, но скоро и швы метать научился, с первого раза попадая в проколы. А дядя все учит:

— Иисус, делай вот так. Иисус, делай вот эдак.

В ту же мастерскую пришел работать и Джуфа, сын Магдалины. Известно, что от рождения был он слаб умом и если о чем и думал, то лишь о том, где бы раздобыть кусок хлеба, политый оливковым маслом и посыпанный красным перцем. Зато силищей обладал необыкновенной. Целыми днями гонялся он по двору за курами да петухом, набирал полные пригоршни муравьев, а по вечерам сдувал с пурпурной луны набежавшее белое облачко.

— Мало у меня забот, еще ты на мою голову, — приговаривал дон Михаил, башмачник, когда Джуфа попадался ему на глаза. — Ну да ладно, на все воля Бога нашего, Морокуна.

И у Джуфы, который, говорят, родился в один день с Иисусом, не было большой охоты к работе. Зато как увидит он, что пыльный вихрь налетел на крапиву, довел ее до слез, так бросается защищать ее своим телом.

— Ты зачем, злой Ветер, обижаешь мою любимую крапиву? — кричит.

Отряхнет крапиву, соберет ее слезинки и сварит клей для дядюшки Михаила.

Джуфа казался великаном рядом с щупленьким, смуглолицым, вертким, как юла, Иисусом, любимым занятием которого было следить за полетом Воробья, Куропатки и Ласточки в черном наряде. Когда наступала пора цикад и молотьбы и с тока доносились песни мужиков и цоканье ослиных копыт, Михаил Гавриил в минуты послеполуденного отдыха обучал ребят другим премудростям: рассказывал, как рождается Время, как умирает Человек и переселяется в царство мертвых, объяснял движение рассеянных по небу миров.

— Вы все это сами выдумали? — спрашивал Джуфа, а обычно рассудительный Иисус просил с детской непосредственностью:

— Дядя Михаил, ты столько всего знаешь, сделай так, чтоб я летал, как птица!

Башмачник в ответ только посмеивается.

Как-то на развалинах Салемских ворот одна старуха зарубила задиристого петуха.

— Можно мне взять крылья? — спросил ее Иисус.

— Бери, — отвечает ему тетушка Марасанта, зарубившая петуха, — но только супа из них все равно не сваришь.

— Я хочу научиться летать.

— Ха-ха-ха!

Думал Иисус — ничего не придумал, решил посоветоваться с Джуфой и с дядюшкой Михаилом.

— Ну, голова! — хохочет Джуфа, да и дядюшка Михаил смотрит на Иисуса как на помешанного, но, увидя у того в глазах слезы, говорит:

— Что ж, давай попробуем.

И дон Михаил Гавриил, у которого ум никогда не дремал, а был бодрый и свежий, как лавр на ветру, берет веревку, привязывает Иисусу крылья. Радуется Иисус, а дядюшка внушает ему, что нет на свете ничего лучше терпения, кротости и целомудрия.

И Джуфа помогает, довольный: нравится ему, как переливаются крылья тысячами перышек.

— Давай, — говорит он Иисусу, — лети!

Пробует Иисус и так, и сяк, разбегается, подпрыгивает, аж камни под ногами искрятся. И вот полетел вдоль домов — низко-низко, все ему видно как на ладони.

Старуха кричит:

— Ты что же это, дьявол, делаешь? Виданное ли дело летать перед заходом солнца, когда уже ночь надвигается?

— Ой, Иисус летит! — это закричала в испуге какая-то девчонка.

А малыш летает себе и внимания не обращает; то на бок ляжет, то руки в стрелку вытянет, то по сторонам их раскинет.

Увидел летящего Иисуса крестьянин.

— Ах ты баловник, — кричит, — шею свернешь!

Дядюшка Михаил доволен, всем хвастается:

— Видали, племянник-то у меня летает!

Вот удалось Иисусу выше подняться; летит он над крышами и слушает горячую песнь солнца в