Солнце обреченных [Игорь Сергеевич Градов] (fb2) читать постранично, страница - 46


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

замечало человеческой драмы, совершавшейся у его основания. Княгиня Юрьевская вздохнула: в Зимнем она провела самые лучшие и, пожалуй, самые трудные годы своей жизни, здесь она любила и страдала, здесь она обрела и потеряла супруга.

Дети уже сидели в карете под присмотром строгой английской бонны, казаки из охраны нетерпеливо понукали лошадей. Екатерина Михайловна посмотрела на окна второго этажа, где был расположен кабинет императора. Как часто Александр Николаевич задерживался в нем допоздна, работая над важными государственными бумагами, а она терпеливо ждала его наверху, в комнатах третьего этажа, чтобы хотя бы час или даже полчаса провести вместе. Эти минуты, которые им удавалось урывать у неотложных и первостепенных государственных дел, были самыми счастливыми в их жизни. В это время они могли чувствовать себя семьей – не всемогущим императором и его любовницей, а просто мужем и женой, наслаждающимися своей любовью.

Александр Николаевич почти всегда около девяти часов вечера поднимался наверх, чтобы пожелать спокойной ночи детям. Особенно он любил маленького Гогу, часто сам укладывал его в постельку, а иногда даже рассказывал на ночь какую-нибудь занимательную историю из своей жизни. Гога специально не засыпал, ждал, когда придет отец и поведает что-нибудь интересное.

Екатерина Михайловна смахнула набежавшие слезы. Что сейчас об этом вспоминать, все уже кончено… Нужно думать о том, как жить дальше. Вскоре после похорон императора у нее состоялся трудный разговор с новый государем. Александр Александрович проявил тактичность и понимание – навсегда оставил за ней апартаменты, которые она занимала в Зимнем дворце, кроме того, подарил дачу в Петергофе и имение в Крыму. Но когда Екатерина Михайловна твердо заявила, что намерена покинуть Россию, он, кажется, вздохнул с облегчением.

Разумеется, великим князьям Юрьевским всегда будут оказаны в России соответствующие почести, заверил Александр Александрович, девочки могут рассчитывать на царское приданое, а князь Георгий – на полагающиеся его статусу воспитание и образование.

Но свое решение покинуть Россию Екатерина Михайловна не изменила даже после уговоров родных. Слишком тяжелы были воспоминания и слишком остра была боль от недавней утраты… Теперь ее путь лежал в Париж, а ближе к лету она намеревалась со всей семьей перебраться в тихую, провинциальную Ниццу, где вдали от света можно будет наконец заняться воспитанием детей. Через полчаса карета доставит ее и семью на Варшавский вокзал, а оттуда поезд умчит в Европу.

Екатерина Михайловна бросила последний взгляд на Зимний дворец. Ей показалось, что на втором этаже, где был кабинет императора, чуть колыхнулась, как бы прощаясь, занавеска. Впрочем, это, наверное, был оптический обман зрения.

Экипаж тронулся и медленно покатился по Дворцовой площади. Казаки окружили его плотным кольцом и сопровождали до самого вокзала. А в пять часов пополудни поезд "С.-Петербург-Варшава" навсегда увез княгиню Юрьевскую из России. Она больше никогда не видела свой родной город. Впрочем, как и Россию.

Политическое завещание Игнатия Грановицкого

"…Александр II должен умереть. Дни его сочтены. Мне или другому кому придется нанести страшный последний удар, который гулко раздастся по всей России и эхом откликнется в отдаленнейших уголках ее.

Он умрет, а вместе с ним умрем и мы, его враги, его убийцы. Это необходимо для дела свободы, так как тем самым значительно пошатнется то, что хитрые люди зовут правлением – монархическим, неограниченным, а мы – деспотизмом…

Что будет дальше? Много ли еще жертв потребует наша несчастная, но дорогая родина от своих сынов для своего освобождения? Я боюсь представить… Меня, обреченного, стоящего одной ногой в могиле, пугает мысль, что впереди много еще других жертв унесет борьба, а еще больше – последняя смертельная схватка с деспотизмом, которая, я убежден в том, не особенно далека и которая зальет кровью поля и нивы нашей родины, так как – увы! – история показывает, что роскошное дерево свободы требует человеческих жертв.

Мне не придется участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни одного дня, ни часа в светлое время торжества, но считаю, что своей смертью сделаю все, что должен был сделать, и большего от меня никто, никто на свете требовать не может".