Скандальная репутация [София Нэш] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

самонадеянности и задиристости. Благородство Розамунды — единственная черта, унаследованная ею от матери-англичанки, было целебным бальзамом, помогавшим залечивать раны, нанесенные мужской гордости. Благородство и ее вокальные данные. Все отпрыски графа были от природы музыкальными, особенно Финн и Сильвия, но только Розамунда умела петь.

О, какой у нее был голос! Почти каждый вечер семейство собиралось в большом зале. Отец садился за фортепиано, Сильвия — за арфу, братья играли на других музыкальных инструментах, а Розамунда пела валлийские баллады о любви и разлуке.

У девочки была лишь одна отрицательная черта. Граф называл это «тупым упрямством», наотрез отказываясь признать, что сам унаследовал его от волевых, решительных и горячих предков, в душах которых всегда кипела всепоглощающая страсть. Английское спокойствие и уравновешенность плавились и растворялись, не выдержав накала. Но у этого свойства были и положительные стороны. Когда Лэнгдон любил, в его чувстве уж точно не было ничего заурядного и пресного.

Розамунда росла и постепенно превратилась из очаровательной малышки в долговязого нескладного подростка. Примерно в это время она поняла, что охотно променяла бы всю свою импульсивность и резвость на холодную невозмутимость, которой в избытке обладала Сильвия, — на лице Розамунды всегда можно было прочитать все ее эмоции.

Первое облачко на ее горизонте появилось, когда девочке исполнилось пятнадцать лет. Тогда Розамунда поняла, что мальчики — это не только кулаки и язвительные насмешки. Это открытие явилось в виде довольно красивого представителя сильной половины человечества — лорда Самнера, старшего сына герцога Хелстона, семья которого жила в Эмберли, большом замке по соседству. Его младший брат в это время отсутствовал — кажется, отправился на войну.

Герцогского наследника Розамунда заметила на танцах в деревне, и в первый раз в жизни потерпела поражение. Полное и окончательное. Как она ни старалась завоевать внимание двадцатишестилетнего молодого человека, он оставался слепым и глухим к ее ухищрениям, явно увлеченный другими девушками, в первую очередь Августиной Фелпс, первой красавицей графства.

Но только Розамунда не привыкла сдаваться. Упрямства ей было не занимать, и она была буквально одержима извечным женским стремлением повести своего избранника по правильному пути. Даже если к нему придется применить физическое воздействие.

Розамунда плюхнулась на кушетку в своей спальне. После утомительной утренней псовой охоты и позднего завтрака в поместье герцога Хелстона ей было необходимо поговорить с сестрой.

— Сильвия, это ужасно! — Розамунда швырнула непришпиленную шляпку, украшенную лихо торчавшим пером фазана, на кровать. — Он на меня совершенно не смотрит. Вернее, смотрит сквозь меня, словно я бесплотный призрак.

Сильвия бросилась вперед и схватила шляпку.

— Разве ты не знаешь, что шляпа на постели — к несчастью?

— Кажется, мне всегда и во всем не везет. — Розамунда горестно покачала головой. — О, Сильвия, помоги мне! Что мне делать? Ты лучше разбираешься в подобных вещах, чем я.

— Это не…

— Я слышала, Аги сказала, что я похожа на ведьму — и волосами, и фигурой.

Сильвия вздохнула.

— Что ж, наши волосы и в самом деле нельзя считать роскошными, но все остальное, что говорит эта злая девчонка, — сущая ерунда. Папа не без причины называет тебя своей Опасной красотой, а за твой рост я бы отдала все на свете.

— Между прочим, она назвала тебя прекраснейшим небесным ангелом, — сообщила Розамунда, а Сильвия постаралась скрыть улыбку. — Так что теперь ты, пожалуй, скажешь, что она совсем не такая уж злая.

Личико Сильвии озарилось улыбкой, и обе девочки расхохотались.

Розамунда вытерла выступившие от смеха слезы.

— Ну по крайней мере Генри наконец заговорил со мной за завтраком.

— Ах, он уже Генри? — Глаза сестры были темными и круглыми, как полпенсовые монеты. — И что же он сказал?

— Он похлопал меня по плечу и поздравил с удачным взятием препятствия. Речь шла о глубокой траншее в Пенхоллоу. А потом появился наш брат и все испортил.

— Который?

— Финн. Он подошел к нам и сказал, что я выгляжу как пестрая курица, потому что у меня все лицо заляпано грязью. Я же не знала об этом, — уныло вздохнула Розамунда.

— Ох, Эдвина. — Сильвии очень нравилось называть сестру этим именем — вероятно, потому, что оно нравилось Розамунде меньше остальных. Девочке всегда казалось, что портрет графини Эдвины в семейной галерее смотрит на нее с немым укором, словно Сильвия недавно провинилась и сумела улизнуть безнаказанной. Графиню явно раздражало, что она вынуждена оставаться на картине, и не имеет возможности проучить негодницу.

— Хуже того, потом Фитц, Майлз и Джеймс — все обернулись, чтобы посмотреть на меня, и начали смеяться. А Финн опередил Генри, который хотел дать мне платок, и протянул свой, и теперь мне даже нечего положить