Мама Белла [Александр Сергеевич Попов] (fb2) читать постранично, страница - 5

ответили ей с неудовольствием. – Делайте, как все.

– А если от этого воспитанникам плохо?

– Ничего, главное – дисциплинирует.

– Это – казарма.

– Что ж, чем она плоха?

Как возразить?! Белла Степановна стала водить детей в столовую гурьбой: посмеяться они могли, потолкаться, – как и должно быть у детей. Но некоторым взрослым казалось и кажется, что у воспитанников должно быть иначе. Напирало на Беллу Степановну сердитое начальство, поругивали коллеги-воспитатели, а она – одно по одному:

– Мои дети не в казарме. Здесь семья и дом их. – Так и водит гурьбой по сей день.

Она понимала, насколько губителен для детской души режим. Она вообще не любила это слово: что-то режущее в нем, а значит, убивающее. В интернате всегда было много беглецов – ребятишки самоспасались. А своих мама Белла сама спасала, потому и бегунов у нее почти не было. Спасала самыми простыми, незатейливыми способами. Видит, начинает угрюмиться ребенок, или, как говорят в интернате, "псих на него находит", – дает ему ключ от своей квартиры: "Иди, поживи, вволю посмотри телевизор, почитай, отоспись". Появлялась малейшая возможность – в музеи, в театры везла и вела. Много ездила с детьми по стране. Деньги на эти поездки воспитанники нередко сами зарабатывали, – где-нибудь на овощных складах всю зиму перебирали картошку. Белле Степановне хотелось и хочется, чтобы ее дети все видели и все знали. Ей хочется, чтобы каждый их день не походил на предыдущий. Она постоянно затевает что-нибудь новенькое: то постановку спектакля, то подготовку к балу, то разучивание песни, то уговорит шефов принести пару старых, разбитых мотоциклов, – парней в постель не загонишь. Я хорошо видел, насколько отличалась жизнь ее воспитанников от жизни других групп. Но организовывать и поддерживать такую жизнь нелегко.

Есть выражение – пьяные глаза. Как-то раз встречаю в коридоре Беллу Степановну. Шла она из актового зала, в котором закончила с ребятами репетицию спектакля. Вижу, слегка покачивает ее. Подхожу ближе, присматриваюсь: "Что такое, – думаю, – неужели пьяная?" Бледная, очки на кончике носа висят и, похоже, вот-вот упадут, а глаза – туман туманом и слипаются. Меня, казалось, не приметила, мимо прошла.

– Здравствуйте, Белла Степановна.

– А-а, добрый вечер, – встряхивает она головой. Постояли, поговорили. Нет, вижу, не пьяная, но с ног валится.

Позже я стал присматриваться к Белле Степановне, – она часто в таком состоянии уходила из интерната. Все за день выжимала из себя. А утром глядишь на нее и думаешь, что на десять-пятнадцать лет помолодела за ночь. Снова бегает, снова что-то затевает, тормошит всех и вся, ругается с начальством…

Издавна принято в интернатах и детских домах одевать воспитанников в одинаковую одежду. Горестно видеть эту примету сиротства. Как-то прохожу мимо вещевого склада и слышу – рычит кладовщик:

– Иди, иди отсюда, ради Христа! Ничего я тебе не дам.

Заглядываю в приоткрытую дверь. Белла Степановна стоит напротив кладовщика, пожилого мужчины, руки – в боки, правую ногу – далеко вперед, словно бы для большей устойчивости, а сама маленькая, худенькая. Улыбнулся я над таким бойцом.

– Нет, вы мне выдадите тапочки! – сыпет она – будто камни. Тяжело и раздельно произносит каждое слово. Всякий, услышав такие тембры, скажет, что грозная женщина, с такой лучше не связываться.

– Нет, не выдам! – прямо в ее лицо зыкнул кладовщик.

"Ну, – думаю, – распалила мужика". А был он у нас человеком спокойным, улыбчивым, – добрейший мужчина, правда, прижимистый до невозможного.

– Нет, выдадите! – И чуть шагнула на него.

"Чего доброго сцепятся". Я вошел в склад. Они смутились, что я застал их в таких воинственных позах.

– Я не выйду отсюда, пока вы не выдадите мне тапочки, – тихо сказала мама Белла и села на стул.

– На! – толкнул он ей три коробки с тапочками, отвернулся и притворился, будто до чрезвычайности занят пересчетом ученических тетрадей.

Я сказал, что мне нужно получить то-то и то-то, – кладовщик охотно занялся мною. Белла Степановна взяла тапочки, расписалась в ведомости и ушла к своим детям. Распря, как я выяснил у кладовщика, вышла из-за того, что всем классам выдали одинаковые тапочки. А Белла Степановна узнала, что на складе имеются тапочки другого цвета, и пришла обменивать.

– Ух, баба, – сказал мне кладовщик. – Не баба, а зверь. Все воспитатели спокойненько получили и ушли, а этой все чего-то надо. Вот дай ей, и хоть ты тресни!

– И часто вы с ней так ругаетесь?

– Да постоянно. Уже лет, дай Бог не ошибиться, двадцать. Я, – улыбнулся он, – порой боюсь, когда она приходит получать одежу на ребятишек. Начинает выбирать, шариться: то пуговицы ее не утраивают, то фасоны, то еще чего. А ну ее!

– Что, плохой она человек? – провоцирую собеседника.

– Не-е-е! – взмахивает он ладонью, словно отмахивает мой вопрос. – Она – во человечище! За детишек может умереть. Очень старается она, чтобы они были прилично одеты. Но мне иногда хочется ее поколотить. – Однако, улыбается старик.

У