Последняя буфетчица «Зарайска» [Станислав Семенович Гагарин] (fb2) читать постранично, страница - 3

обретавшегося на мостике капитана.

В рулевой было темно и качало здесь, как показалось Петровне, куда больше. Женщина не сумела сразу захлопнуть за собою дверь, и та распахнулась, с силой ударилась за спиной буфетчицы о переборку, так и осталась отворенной — сработала защелка.

— Двери! — крикнул невидимый старпом. — Закрывайте двери, черт побери!

Вера Петровна хотела повернуться, чтобы исправить оплошность, но тут вскинулась корма «Зарайска», теплоход сунулся носом под основание волны, волна еще больше пригнула его, и буфетчицу, зажавшую в руках сумку, понесло вперед, к лобовым окнам рубки.

«Термос! — испугалась Петровна. — Термос бы не разбить…»

Она натолкнулась на живое, чьи-то руки задержали ее, повернули, сдвинули в сторону, и тут Петровна увидела, что ее поднесло к капитану, который сидел на высоком стуле в левом углу рубки, между ним и переборкой и поставил буфетчицу вахтенный матрос.

— Штормуешь, Петровна? — спросил Ефим Макарыч, и в голосе его она услышала и участие, и добродушную насмешку. — Не сидится в каюте?

— Чайку вам принесла, Ефим Макарыч, и пожевать чего нито, — ответила буфетчица.

— Чаек — это человек, — откликнулся капитан. — Сейчас мы его уговорим, Петровна. Спасибо тебе, голубушка, не забываешь старика, Валерий Павлович!

— Слушаю вас, — отозвался из правого угла, где стоял локатор, старпом. Теперь Петровна освоилась в полумраке рулевой рубки, но старпома не видела, локатор его закрывал.

— Перебирайтесь сюда, чайку погоняем. Петровна расстаралась.

— Благодарю вас, — сухо ответил Черноморцев. — Я уже пил в кают-компании.

Свешников виновато крякнул и смущенно отворотил лицо.

— Да, — сказал он, помолчав, — конечно… Ты иди, Петровна, отдыхай. Как там молодая наша? Держится?

— Держится, Ефим Макарыч, молодец девка, — ответила буфетчица и принялась примериваться, чтоб аккуратно продвинуться к двери, не дай бог, старой морячке, опозориться перед этим волосаном — старпомом.

«Ах ты, шестигранный и нечесанный, отрез на валенки, — по-матросски ругалась Петровна, добираясь до каюты. — И кто тебя только выродил, черта синтетического… Не человек, а…»

Она не нашла определения ненавистному старпому, жалость к капитану, который не сумел отбрить этого пижона, жалость к себе самой, чей труд сейчас пренебрежительно отвергли, хотя старалась она отнюдь не для молодого чифа, подобравшиеся мысли о Тане Чижовой — «мучается девка!» — все это отвлекло Петровну от личности старпома, она тяжело вздохнула и вошла в каюту, которую делила с девчонкой, сраженной наповал морской болезнью.

3

Ресторанов Петровна не любила.

Да и бывать ей в них довелось только дважды. И оба раза водили ее туда те, кого не стало потом, и положила себе Вера Петровна не переступать порога этих развеселых мест, хотя, чего греха таить, приглашений она получала не мало, особенно когда была помоложе. А в неприятии открытого, на глазах у чужих людей, застолья была еще доля от кержацкого воспитанья Петровны. Родилась она, правда, в советские времена, только в их староверскую деревню на Алтае новое приходило неспешно, и до самой почти войны никто из бакшеевских мужиков не курил и в рот не брал сатанинского зелья.

И так уж случилось, что едва не выкравший ее из деревни Василий захотел отметить женитьбу в одесском ресторане, а потом, спустя годы, уговорил ее закрепить союз в «Золотом Роге» второй ее муж, аварец из Махачкалы — Сиражутдин.

Оба мужа Петровны были судовыми механиками. Ей не было восемнадцати, когда приехал из Одессы соседский сын Василий Бахарев, лет восемь назад — Верунька едва помнила его — удравший без родительского благословенья в город на учебу. Он работал в Совторгфлоте, рассказывал деревенским о диковинных странах, в каких побывал, и как будто бы не замечал соседскую Верку, исподтишка глядевшую на него. А когда осталась до отъезда ночка, признался Василий, что любит… Завязала Верка праздничное платьице да туфельки в узелок и махнула с Василием в Одессу, родителей не спросясь. В Новосибирске отбили телеграмму: не беспокойтесь, мол, простите, если можете, только мы теперь муж и жена. Да и то сказать, по-другому бы и не сладилось. Без венца батя Верку бы не отпустил, а в церковь Василию идти было нельзя, потому как партийный.

Больше Петровна в деревне родной не бывала. В сорок первом погиб отец под Москвой, в сорок втором два брата полегли под Сталинградом. Мать испытанья не перенесла. Об этом Петровне крестная отписала. И больше никого у нее не осталось. Вот на пенсию выйдет — съездит, конечно, в Бакшеевку. Может, и себе рядом с маманей место приладит. Да что там загадывать наперед. Загадывать Петровна боялась. Уж очень часто и больно разгадывала ее задумки жизнь.

А в ресторан она вошла подругу навестить, Наталью. Плавали вместе еще на «Сибири». Петровна кают-компанией заведовала, а Наталья в ресторане пассажирам подавала. Потом на берег