Наблюдая за сменой тысячелетий [Пэт Кэдиган] (fb2) читать постранично, страница - 6

две палки руки.

- Не только СМИ, - ревет она хриплым, но внушительным голосом, - прямо церковный орган, который смолит по три пачки в день. - Это папарацци, это месть папарацци! ?ни давно уже объединились с темными силами, а когда мы два года назад попытались избавиться от них, они поклялись расправиться с нами раз и навсегда. И сделали это!

Волосатик смотрит на меня, он настороже.

- О Господи, кто оставил клетку открытой?

Не удержавшись, я улыбаюсь ему в ответ.

- А кто сказал, что она вообще закрывается?

- Чертовы папарацци! - ревет ораторша. - У них теперь есть цифровые камеры, они сканируют все что угодно прямо в компьютер! Вот где нужно искать пропавших - в компьютере! Не нужно направлять на нас свои камеры, уберите свои поганые камеры! Разобьем их, пока они не засосали нас этими пылесосами, как чертов сор, и не скинули на жесткий диск каких-нибудь онанистов, чтобы совращать наших детей - вот чем они занимаются в этом поганом Интернете...

Я не могу понять, то ли смеяться, то ли аплодировать ее остроумию и изобретательности, но вовремя соображаю, что буду единственной, кто смеется или аплодирует. Все остальные сгрудились вокруг оператора и звукооператорши в едином, искреннем порыве волнующегося людского моря. Такое можно увидеть, разве что в кино эпопеях из жизни гладиаторов.

- Остановитесь! Остановитесь! - визжит Молли, подразумевая поначалу нападение на своих коллег, а затем уже обращаясь к множеству страшных пьяных рук, стаскивающих ее со скамейки. Она заваливается задом и случайно цепляет ногой мою голову, так что я валюсь на волосатика. Мы одновременно падаем на землю, и я не пойму, то ли он борется со мной, то ли пытается помочь, то ли защищается, думая, что это я с ним борюсь. А может быть, это вообще не его руки.

Я закатываюсь под скамейку и сворачиваюсь калачиком, зажмуриваю глаза, стискиваю зубы, сжимаю сфинктер, стараясь не слышать, как съемочную группу разрывают на части, ожидая услышать звон разбитого стекла, когда они приступят к надругательству над камерой...

Время идет; в отдалении я слышу выстрелы. Нет, это Англия и Новый год, это салют. Я еще слышу...

Я ничего не слышу, кроме стука собственного сердца. Сначала я не могу поверить в это и прислушиваюсь повнимательнее. Салют в отдалении; никаких криков, никакого звона разбитого стекла, никаких сирен. На это уходит вечность, но, в конце концов, я заставляю себя разогнуться и разжать все, кроме глаз. Потому что не хочу видеть то, что совершила пьяная орда, объединенная общей целью, для того, чтобы искоренить педофилию в Интернете.

Когда же Я все-таки набираюсь смелости открыть глаза, после еще одного витка бесконечности, смотреть оказывается не на что, кроме оставшейся на траве камеры. И больше никого. Ничто не напоминает о том, что здесь вообще кто-то был, кроме перевернутой банки лагера, принадлежавшей волосатику. Все что в ней оставалось, теперь уже точно вылилось.

Я выползаю из-под скамейки и оглядываюсь вокруг. Бомжей нет, друзей волосатика тоже не видно.

Я подхожу к камере и поднимаю ее. Она даже тяжелее, чем я думала - ничего удивительного. Я гляжу в окошко и вижу на фоне резкого изображения даккетовской травы большие мигающие красные буквы:

ПЕРЕПОЛНЕНИЕ ПАМЯТИ

Я смотрю на фонарь и столбик у наземного перехода. На них такими же красными буквами, мигает то же самое слово:

ПЕРЕПОЛНЕНИЕ ПАМЯТИ ... ПЕРЕПОЛНЕНИЕ ПАМЯТИ...

Я осторожно кладу камеру обратно в траву и снова присаживаюсь на скамейку. У меня нет часов, но я уверена, что время уже за полночь. Наступил новый год, новый век, новое тысячелетие, и ничего тут не поделаешь - раз уж я зашла так далеко, можно и подождать - чтобы увидеть, кто придет разгружать эти камеры.

Интересно, каким проявителем они пользуются?