В сторону Слуцкого. Восемь подаренных книг [Олег Григорьевич Чухонцев] (fb2) читать постранично, страница - 15
- В сторону Слуцкого. Восемь подаренных книг (и.с. Журнал «Знамя», 2012 № 01) 139 Кб, 41с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Олег Григорьевич Чухонцев
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
новояза и канцелярита, язык газеты и улицы сделав материалом поэзии, связал концы и начала. Так что и это старое городское кладбище — его законное место упокоения, не генеральская Новодевичка. Каждому свое.
P. S. Была еще одна подаренная книга, не помню ни названия, ни даты (найдется, уточню), помню лишь надпись: «Тане от поклонника ее красоты и смешливости, Олегу на память о его будущем». Это, вероятно, конец 60-х. Вот и мое будущее стало прошлым, и я не знаю, оправдал ли ожидания. Скорее нет, но это уже другая история. Я не был его учеником. А другом… не знаю. Не знаю, как это назвать. Есть разные степени близости. Дружеские отношения — не синоним дружбы. Да и разница лет. Другу можно доверить все самое-самое, а между нами была и некая мысленная стена. Которую ни я, ни он не переходили. Я не касался этого и сейчас. Все-таки и в поэтике, и в политике наши взгляды не во всем совпадали, а иногда разнились существенно, если не — сущностно. Расхождения эти по мере вчитывания в его тексты оказывались порой, неожиданно для меня самого, настолько значительными, что я мог бы написать и другое эссе: «в сторону от Слуцкого», но воздержусь от этого. Хотя бы потому, что понимаю, но не разделяю мнения его бывшего первого ученика Станислава Куняева, что «поэты умирают тогда, когда умирает их время… Он умер вовремя». Этот тезис слишком литературный, чтобы быть верным. К тому же не только великими крепится дух. Дельвиг, и Вагинов, и Катенин, да та же мало кому известная идиллик Татьяна Ефименко, — имена могут быть разные, — они остались не только в истории литературы, но живут и в нашем (моем) сознании — кто стихами, кто интонацией, кто легендой. Напиться ведь можно и из ручья или небольшой речки, там и вода чище, и даже ловчей, чем из великой или взятой в гранит. «Поэт-монументалист» Слуцкий, по замечанию Николая Силиса, «и знакомства поддерживал с поэтами-монументалистами. Леонид Мартынов, Эдуардас Межелайтис — эти и многие другие для него были отмечены печатью вечности». Суждение забавное, а дальше — взгляд профессионала: «Он и стихи свои читал монументально, размеренно ударяя по каждому слову так, будто забивал сваи деревянной „бабой“». И все-таки, извиняюсь за банальность, выражать время можно по-разному, да это и не главная забота поэта. Смею думать, даже гражданского. Не потеряться бы за монументами! Слава Богу, Слуцкому достало интуиции и ума, иначе говоря, таланта не только для злобы дня, но и для прорыва — сквозь злобу дня — в экзистенциальное. Туда, где и обитает настоящая лирика. В этой области он сделал приблизительно то же, что Шаламов в лагерной прозе. А то, что он скверно прочитан, не его вина. И еще я думаю иногда: а что бы Слуцкий сказал, доживи до опыта российской свободы? Не говорю уж — написал?..
P. S. Была еще одна подаренная книга, не помню ни названия, ни даты (найдется, уточню), помню лишь надпись: «Тане от поклонника ее красоты и смешливости, Олегу на память о его будущем». Это, вероятно, конец 60-х. Вот и мое будущее стало прошлым, и я не знаю, оправдал ли ожидания. Скорее нет, но это уже другая история. Я не был его учеником. А другом… не знаю. Не знаю, как это назвать. Есть разные степени близости. Дружеские отношения — не синоним дружбы. Да и разница лет. Другу можно доверить все самое-самое, а между нами была и некая мысленная стена. Которую ни я, ни он не переходили. Я не касался этого и сейчас. Все-таки и в поэтике, и в политике наши взгляды не во всем совпадали, а иногда разнились существенно, если не — сущностно. Расхождения эти по мере вчитывания в его тексты оказывались порой, неожиданно для меня самого, настолько значительными, что я мог бы написать и другое эссе: «в сторону от Слуцкого», но воздержусь от этого. Хотя бы потому, что понимаю, но не разделяю мнения его бывшего первого ученика Станислава Куняева, что «поэты умирают тогда, когда умирает их время… Он умер вовремя». Этот тезис слишком литературный, чтобы быть верным. К тому же не только великими крепится дух. Дельвиг, и Вагинов, и Катенин, да та же мало кому известная идиллик Татьяна Ефименко, — имена могут быть разные, — они остались не только в истории литературы, но живут и в нашем (моем) сознании — кто стихами, кто интонацией, кто легендой. Напиться ведь можно и из ручья или небольшой речки, там и вода чище, и даже ловчей, чем из великой или взятой в гранит. «Поэт-монументалист» Слуцкий, по замечанию Николая Силиса, «и знакомства поддерживал с поэтами-монументалистами. Леонид Мартынов, Эдуардас Межелайтис — эти и многие другие для него были отмечены печатью вечности». Суждение забавное, а дальше — взгляд профессионала: «Он и стихи свои читал монументально, размеренно ударяя по каждому слову так, будто забивал сваи деревянной „бабой“». И все-таки, извиняюсь за банальность, выражать время можно по-разному, да это и не главная забота поэта. Смею думать, даже гражданского. Не потеряться бы за монументами! Слава Богу, Слуцкому достало интуиции и ума, иначе говоря, таланта не только для злобы дня, но и для прорыва — сквозь злобу дня — в экзистенциальное. Туда, где и обитает настоящая лирика. В этой области он сделал приблизительно то же, что Шаламов в лагерной прозе. А то, что он скверно прочитан, не его вина. И еще я думаю иногда: а что бы Слуцкий сказал, доживи до опыта российской свободы? Не говорю уж — написал?..
Последние комментарии
3 часов 6 минут назад
5 часов 23 минут назад
20 часов 4 минут назад
20 часов 5 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 5 часов назад