Комедиантка [Владислав Станислав Реймонт] (fb2) читать постранично, страница - 2

расшвыривая на ходу гнилушки, сбивая шляпки весенних грибов, он почти бежал по лесу, насвистывал что-то, улыбался, представляя себе, как новость обрадует мать, — та страстно желала этого брака.

Мать его была старая крестьянка: разбогатев, она сменила только наряды, но сохранила прежние привычки и образ мыслей. Янка представлялась ей королевой. Она лелеяла мечту о невестке — настоящей пани, шляхтянке, чьей красотой и родовитостью можно будет гордиться. Муж, его богатство, почтение, с каким кланялись ей люди в округе, — все это не давало старухе удовлетворения. Она неизменно чувствовала себя мужичкой и относилась ко всему с истинно крестьянским недоверием.

— Ендрусь! — не раз говорила она сыну. — Ендрусь, женись на Орловской. Настоящая пани! Глянет на человека — мурашки по коже пробегают со страху. Так бы ей в ноги и поклонился. И, должно, добрая — всякий раз, как в лесу встретит кого, поздоровается, поговорит, детей приласкает… Другая бы так не стала! Порода есть порода. Послала я ей раз грибов корзинку, потом, как меня повстречала, руку мне поцеловала… Да и не глупая. Углядела, что сынок-то у меня — картинка. Женись, Ендрусь! Куй железо, пока горячо!

Ендрусь смеялся в ответ, целовал матери руку и говорил, что постарается.

— Королевной у нас будет, в светлицу посадим! Не бойся, Ендрусь, не дозволю ей ручки пачкать. Сама буду ходить вокруг, прислуживать, подавать… Пусть себе только читает по-французски да на пианино играет. На то она и пани! — продолжала мать, размечтавшись о будущем своем счастье. — Старая уж я, Ендрусь, внучат бы мне… — с грустью повторяла она сыну.

Ендрусь тоже остался мужиком. Под лоском цивилизованного человека с хорошим образованием скрывалась неуемная энергия и таилась мечта жениться на шляхтянке. Чтобы изнурить себя и утихомирить бешеную жажду жизни и бурное, накопленное десятками поколений волнение здоровой крови, этот богатырь без труда закидывал на телегу шестипудовые мешки с зерном, работая как поденщик. И в то же время он грезил о Янке, сходил с ума, очарованный ее прелестью, — ему необходим был хозяин, который тиранил бы его своей слабостью.

И вот он вихрем летит по лесу, мчится по зеленым от всходов полям, торопится рассказать матери о своем счастье. Он знает, что застанет мать в ее любимой комнате с тремя рядами икон в позолоченных рамах — единственная роскошь, которую старуха себе позволяла.

Тем временем начальник станции настрочил рапорт, подписал его, отметил в журнале, вложил бумагу в конверт, надписал адрес — «Экспедитору станции Буковец» — и крикнул:

— Антоний!

На пороге появился рассыльный.

— Передай экспедитору! — приказал Орловский.

Рассыльный молча взял конверт и с самым серьезным видом переложил на стол, стоявший по другую сторону окна.

Орловский поднялся, одернул китель, снял с головы фуражку начальника с красным верхом и направился к другому столу. Надев обыкновенную фуражку с окантовкой, он с важностью распечатал свое собственное послание. Прочел и на обратной стороне набросал немногословный ответ. Снова расписался, написал на конверте «Начальнику станции» и велел отнести бумагу обратно.

Это был маньяк, над которым потешалась вся железная дорога. В Буковце не было экспедитора, и Орловский исполнял обе должности: за столом начальника — одну, за столом экспедитора — другую.

В качестве начальника станции он являлся своим собственным шефом, и не раз переживал минуты истинного, прямо-таки безумного наслаждения, когда, найдя ошибку в расчетах или обнаружив упущение по части экспедиторской службы, писал на виновника рапорт и сам себя отчитывал.

Над ним все смеялись. Орловский, не обращая на это ни малейшего внимания, действовал по-прежнему и лишь твердил в свое оправдание:

— Жизнь держится на порядке и систематичности, без этого все пойдет прахом!

Орловский закончил работу, запер шкафы, высунувшись из двери, осмотрел перрон и отправился домой. Явился он не через прихожую, а через кухню: ему нужно было знать, что, где и как делается. Заглянув в топку, от ткнул в огонь кочергой, выругал кухарку за пролитую воду и прошел в столовую.

— Где Янка?

— Панна Янина сейчас выйдет, — ответила Кренская — белокурая миловидная дама с подвижным лицом, исполняющая обязанности не то экономки, не то компаньонки в доме Орловского.

— Что на обед? — спросил хозяин инквизиторским тоном.

— То, что вы любите: жареный цыпленок под coyсом, щавелевый суп, котлетки…

— Расточительство!.. Ей-богу, расточительство! Супа и мясного блюда на второе хватило бы и королю! Честное слово, вы меня разорите!..

— Но, пан начальник… Я специально для вас велела приготовить такой обед.

— Чушь, ей-богу, чушь! Вам, женщинам, только бы лакомства, сладости да деликатесы. Одна блажь в голове!

— Вы о нас несправедливо судите. Мы, женщины, всегда экономим больше мужчин.

— Экономите, чтобы накупить потом тряпок. Знаю я эти штучки!

Кренская