Хроника великого джута [Валерий Федорович Михайлов] (fb2) читать постранично, страница - 2

человеческих костей. Должно быть, обессиленные люди сходились, оползались к районному центру, надеясь хоть там раздобыть съестное и уберечься от голодной смерти…

А мы так и не вернулись в свой аул. Некуда было возвращаться…

Мы курим. Лицо моего собеседника как и прежде бесстрастно, будто Говорил он мне обычные вещи. Лишь взгляд отрешен…

– …Бывает, задумаешься о том времени, и вспоминается Габит Мусрепов. Мы познакомились году в 58-м, когда нынешнего классика казахской литературы почти не печатали. Обвиняли его тогда в различных идеологических прегрешениях и даже из партии исключали на довольно долгое время. А я был в ту пору молодым редактором в издательстве. Однажды Габеке подзывает меня к себе. «Ты откуда, джигит?» – «Из Тургая». – «Тем лучше… Пойдем-ка со мной, узнаешь кое-что про свой Тургай».

Был он в хорошем настроении, шутил, несмотря на все передряги. Сейчас думаю: потому и смеялся, что силен был духом, не хотел поддаваться своим критиканам. И, наверное, под настроение рассказал он мне тогда смешной случай.

«Летом 34-го было дело… – В глазах веселые искры, улыбается, и вдруг помрачнел, сделался угрюмым. – Голодно кругом, народ истощен, продпомощи не хватает, хозяйство в упадке. Крайком направил меня в Актюбинск. Приезжаю, а в обкоме все страшно перепуганы. В чем дело? Оказывается, Киров к ним едет.

– Ну, и чего боитесь?

– А что мы ему покажем?! – вытаращили они глаза. – Увидит, что здесь творится, задаст нам!

– Помощи просите, люди же бедствуют…

– Э, какая там помощь! В глаза ему взглянуть боязно…

И уговорили они меня, – усмехнулся Габен, – пойти и встретить Кирова. А сами попрятались кто куда…

Ну, встретил я гостя, познакомились, и вскоре поехали мы, по его настоянию, в твой Тургай. По дороге я рассказывал ему о казахской истории, обычаях. Подъезжаем к самой границе твоего Тургая… – тут Мусрепов принялся весело хохотать, – …подъезжаем, а там, впереди, виднеется какое-то черное пятно. Что такое? Жара, миражи дрожат над землей… не разобрать. Вроде бы четырехугольный камень и крупная птица на нем сидит. Странная, знаешь ли, птица! Побольше орла и дрофы! То исчезнет куда-то, то вновь на черный камень усядется. Подъехали поближе, а птица и вовсе куда-то пропала. Как испарилась в горячем воздухе.

Подкатили мы еще ближе и наконец разглядели, в чем дело. Да это же машина в степи стоит! Земляки твои нас встречают, тургайское районное начальство. Спешили, спешили навстречу, да не доехали: вода у них в радиаторе выкипела. Джигиты в нашей машине догадались, смеются: «Изобретательный народ эти тургайцы! Чуть что, на капот по очереди забираются. А мы-то думали – птица!»

Киров поначалу ничего не понимал.

– Эй, братцы, – спрашивает, – зачем же вы на машину все время взбирались?

Тургайские руководители покраснели, опустили глаза. Он в недоумении замолчал… и вдруг как примется хохотать. За живот схватился, чуть по земле не катается…

– Вот они, твои тургайцы!.. – закончил Мусрепов почему-то печальным тихим голосом. И надолго замолчал. Потом пристально посмотрел на меня, с угрюмой горечью в глазах, и говорит: – Как-нибудь тебе еще одну историю расскажу. Тоже про твой Тургай…»

С той поры началось наше близкое знакомство, и продолжалось оно почти три десятилетия. Не помню в точности когда, но позже Габеке исполнил обещанное. Сколько лет прошло, а, кажется, слово в слово помню его рассказ…

Голос Гафу Каирбекова стал еще тише и задумчивей.

– …В 32-м Казахстан был охвачен ужасным голодом. Мусрепов с четырьмя товарищами написал письмо в крайком. О перегибах в коллективизации. Ну, и обвинили их всех в национализме. «Мы думали, – сказал Габеке, – конец нам пришел. Что для него наши жизни, для этого палача с окровавленным мечом в руке…»

Зима в том году была ранняя, Алма-Ату еще в октябре занесло снегом. И вот вызывают Мусрепова в крайком.

«Что ж, поезжай в Тургай, если ты так переживаешь за свой народ, – с усмешкой обращается к нему Голощекин. – Своими глазами убедишься, что никакого голода там нет».

Мусрепов поехал. Дали ему в попутчики, непонятно зачем, одного крайкомовского чиновника. Кое-как, с большими трудностями, добрались до Кустаная. Там стояла лютая зима. Пришли в исполком. Его председателем был человек, не по своей воле оказавшийся в Казахстане. «Э-э, – говорит, – да вы такие же ссыльные, как я. Куда же вас понесло? Дорога безлюдная, бураны метут, а до Батпаккары полтыщи верст. Замерзнете. Или съедят вас». Спокойно так это все произносит и, видно, не шутит. «Да и к тому же, – добавляет, – ехать не на чем. Все съел джут. В исполкоме две лошади, на которых меня возят. Ладно, так и быть, коли настаиваете, уступлю их вам. Но без вооруженного охранника не отпущу. Жизнью рискуете…»

Дальше они поехали на санях в сопровождении двух вооруженных людей (у кучера тоже была винтовка).

За аулом Аулие-Коль в степи начался буран. Тучи снежной пыли застилают солнце, переметают дорогу. Сбились они с пути, лошади встали. И вдруг Мусрепов замечает: в стороне