Наш современник 2001 № 03 [Журнал «Наш современник»] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

все его деяния.

Он был кумиром для нас, молодых поэтов. Он оказал воздействие на нас тем, что он понимал нас даже, быть может, лучше, чем мы сами понимали себя. И порой открывал нас для самих же себя. Как у него хватало сил объять всю сущность русской культурной жизни — и поэтической, и песенной, и исторической, политической и идеологической — этому можно только удивляться.

А я потерял, помимо того великого явления, которое носит имя Вадим Валерианович Кожинов, лучшего своего друга. Как сказал Николай Алексеевич Некрасов — “плачь, русская земля, но и гордись!”.

 

 

И. Шафаревич

С Вадимом Валериановичем Россия потеряла не только глубочайшего мыслителя и исследователя самого высокого уровня, но и необыкновенного русского человека, одного из тех людей, которые рождаются, быть может, только один раз на целое поколение. Не знаю я, с кем можно было бы его сравнить, кто сделал бы столько для восстановления русского национального самосознания в области культуры. И сделал он это не только ярким словом и пламенным призывом, но и громадным профессиональным трудом, основанным на колоссальных знаниях, глубочайшей работе мысли, скрупулезном анализе и сопоставлении фактов. А с другой стороны, мне всегда казалось, что Вадим Валерианович — самый крайний из известных мне примеров недооцененного человека. Недооцененного, конечно, не нами, не читателями... а теми формальными знаками, которыми каждое сообщество устанавливает в своей среде иерархию, будь то сообщество математиков или стадо павианов. И то, что он вот в этом институте (ИМЛИ. — Ред. ) трудился в советское и в послесоветское время в качестве кандидата наук, и за все это время не был увенчан ни одной крупной премией, я уверен, войдет в историю русской литературы так же, как в историю русской науки вошел тот факт, что Менделеева забаллотировали в Академию наук.

И, наконец, Вадим Валерианович обладал поразительным душевным свойством — абсолютной открытостью и благорасположенностью ко всем, с кем он сталкивался. Покойный Свиридов написал, что современное общество раздражает самолюбие талантов так же, как повар прутиком бьет печень налима, чтобы она сделалась больше. И вот в этом сообществе талантов проведя всю свою жизнь, Вадим Валерианович сохранил свойство радоваться чужим успехам так же, как своим, а может быть, и больше. Именно это свойство лежало в основе его высочайшего профессионального уровня, именно это свойство позволило ему сделать известными имена стольких творцов —от Бахтина до Рубцова. И я думаю, что пока можно только мечтать о том, что сейчас где-то возрастает человек такой же многогранности, глубины, как Вадим Валерианович Кожинов.

 

П. Палиевский

Вадим Кожинов — такой человек, что представить себя на его панихиде невозможно, хотя мы все здесь стоим, прощаемся с ним — его семья, его друзья, сотрудники института, которому он отдал добрые полвека, русские писатели, с которыми он не меньшее время разделял их радости, горести и усилия, ученые, публицисты, политические деятели, деятели культуры. Невозможно представить потому, что присутствие Вадима Валериановича в нашей жизни всегда было и остается неискоренимым. Можно спросить, — благодаря чему? Ответить на этот вопрос исчерпывающе, конечно, невозможно. Глубина этой личности непостижима. Быть может, это следствие его невероятной общительности, способности идти навстречу, вступать в контакт и поддерживать духовное общение — с самыми разными, порой противоположными людьми, такими, скажем, как Андрей Битов или Михаил Лобанов, Юз Алешковский или Василий Белов, Александр Межиров или Юрий Кузнецов, академик Дмитрий Сергеевич Лихачев или Олег Васильевич Волков... да и с многими простыми русскими людьми. А мы хорошо знаем, что обыкновенные люди слишком часто бывают честнее, глубже и значительней не обыкновенных. Один проницательный человек сказал, что Кожинов — это связь. Великое дело в нашей разобщенной жизни.

Вадим Кожинов был очень острый, цепкий, меткий до разоблачения критик, и при этом, как истинно русский человек, был совершенно беззлобный. Заклинившийся фанатизм, или ненависть, или предвзятое чувство превосходства, быть может, мнимого, о котором выразился Пушкин, были ему совершенно несвойственны. Эта чисто русская черта не могла не привлекать к нему людей, не могла не сближать его со всеми, с кем он только ни встречался, будучи абсолютно открытым человеком. Стремительность его мысли, быстрота его откликов в литературе совершенно не имела себе подобия. Он обогнал, далеко обогнал многих своих идейных противников, которые еще не раз с удивлением, с изумлением увидят, что он был впереди них в видении всех тех проблем, которые они поднимали, — и об этом нужно тоже говорить в настоящем времени, а не в прошедшем.

Дети Арбата, которые украсили этот уголок Москвы золоченой ведьмой и другим подобным антуражем, еще не раз вспомнят и увидят, натолкнутся