Женщина, которую я бросил [Сюсаку Эндо] (fb2) читать постранично, страница - 44

вспомнил... Она живет где-то в этом лесу.

От моего дыхания стекло запотело.

- О чем ты задумался? - обеспокоенная Марико прислонилась к моему плечу. - У тебя такой несчастный вид.

- Ну что ты! Я сейчас самый счастливый человек на свете.

Я говорил правду. Я действительно думал, что счастье теперь всегда будет со мной. А Мицу?.. Я считал, что страдания этой бедной девушки никак меня не касаются...

***

И все же в конце того года я отправил Мицу новогоднее поздравление.

Прежде я никогда и никому не посылал поздравлений. Но теперь Марико настаивала, чтобы я аккуратно поздравлял со всеми праздниками друзей, сослуживцев и тех, кому я чем-нибудь обязан.

Жили мы в новой квартире в Мэгуро. У нас были и передняя, и гостиная, и спальня, шкафы для одежды, трюмо, разные статуэтки и безделушки. Рядом со мной Марико в кимоно деловито растирала тушь. Словом, уют, который мне и не снился, когда я студентом жил в грязной комнатушке.

Я уже написал поздравления Нагасиме, сослуживцам, не забыл и Кима-сан («Прошу вас как-нибудь заглянуть ко мне»), когда в моей памяти всплыло имя Мицу. Я украдкой взглянул на жену. Марико была поглощена своим письмом. Я взял кисточку и аккуратно вывел: «С Новым годом! Молю бога о твоем выздоровлении». Адреса Мицу я не знал и написал адрес лепрозория, полагая, что в Одембе всего одна лечебница для прокаженных. Письмо я положил в карман.

Почему мне тогда взбрело в голову поздравить Мицу? Не знаю. Может быть, мне стало особенно жаль ее, потому что я сам был счастлив. Я поддался мимолетному, но вполне искреннему чувству.

Ответ от Мицу не пришел, и меня это устраивало.

Миновали праздники. Кончился январь. На токийских улицах снимали новогодние украшения.

Однажды утром, когда я собирался на работу, мне вручили письмо. Увидев обратный адрес: «Лечебница «Воскресение», Одемба», я поспешно спрятал его в карман.

Работы в этот день было много, но я все время помнил о письме. Вечером, забравшись на чердак конторы, я вытащил из кармана измятый конверт. Письмо было не от Морита Мицу. На конверте великолепными иероглифами было выведено: «Ямагата».

Содержание письма было для меня полной неожиданностью. Не стану говорить, как оно меня потрясло. Скажу только, что впервые в жизни я был так взволнован, что понял смысл письма, лишь прочитав его несколько раз.

«Прошу простить меня за то, что ответ на ваше новогоднее поздравление Морита Мицу я пишу с таким опозданием. Я хотела как можно скорее сообщать Вам о Мит-тян (так мы все ее звали), но последнее время я была очень занята, а коротенькое письмо, наверное, Вас не удовлетворило бы.

Из Вашей открытки я поняла, что после того, как Мит-тян пришла к нам в лепрозорий, Вы ничего не знали о ее судьбе. В результате повторного анализа мы выяснили, что Мит-тян здорова. Случаи ошибочного диагноза бывают, но очень редко, может быть один из тысячи; с Мицу произошел именно такой случай. Представляете, какое потрясение она перенесла. Но, съездив в Токио, она в тот же день вернулась назад, в наш страшный, всеми презираемый мир, и попросилась к нам на работу.

Правду сказать, мы, сестры милосердия и врачи, не поверили ей. Мы считали, что желание это продиктовано излишней чувствительностью Мит-тян.

Ведь наша главная заповедь - «Нести людям добро и любовь». А сможет ли Мицу не по обязанности и не из жалости, не насилуя себя, самоотверженно, терпеливо и бескорыстно ухаживать за прокаженными?

Хотя мы и считали, что желание Мицу работать в лепрозории навеяно мимолетным настроением, мы удовлетворили ее просьбу. Лепрозорий постоянно переживает финансовые затруднения. Помощи от государства и пожертвований частных лиц нам едва хватает, поэтому жалованье у нас низкое и обслуживающего персонала недостает.

Правда, уборку помещений у нас делают легкобольные, но работать на кухне, обслуживать больных во время еды, продавать сельскохозяйственные продукты (у нас есть небольшое хозяйство) и вышивки больных женщин приходится нам, медсестрам, поэтому Мицу была для нас существенным подспорьем.

Вы, наверное, знаете, что она любила модные песенки. Я и сейчас вижу, как она, повязав голову белым платком, разносит еду в столовой, напевая свои любимые «Горы Идзу». Вначале некоторым сестрам-иностранкам это не нравилось: она пела громко, да еще такие вульгарные песенки. Но и они быстро привыкли к непосредственности Мицу и больше не жаловались на нее. Даже я, человек замкнутый и давно отвыкший веселиться, запомнила эту песенку и сейчас иногда, когда никто не слышит, пою ее. Кроме песенок, Мицу еще любила кино. Фильмы нам привозят раз в месяц из Одембы. И в эти дни Мицу преображалась. С утра настроение у нее было приподнятое, она с трудом дожидалась вечера. Сидя с больными в столовой, превращенной в зрительный зал, она громче всех проявляла свой восторг. Но ни разу Мицу не съездила в город, чтобы там сходить в кино.

Как-то я ей сказала:

- Мит-тян, сегодня воскресенье, ты могла бы съездить в Одембу, посмотреть свои любимые фильмы.

- А вы? - Она