Поручение [Реймонд Карвер] (fb2) читать постранично, страница - 3

после полуночи второго июля 1904 года Ольга послала за доктором Шверером. Помощь тре­бовалась срочно: Чехов бредил. Соседний номер снимали двое русских студентов, и Ольга бросилась к ним, сказала, что происходит. Один из молодых людей уже спал, другой еще не ложился, читал и ку­рил. Он помчался к доктору Швереру. «Я слышу, как сейчас, среди давящей тишины июльской мучитель­но душной ночи звук удаляющихся шагов по скрипу­чему песку...» — написала потом Ольга в своих воспо­минаниях. В забытьи Чехов говорил о моряках, бор­мотал отрывочные фразы о каких-то японцах. «На пустое сердце льда не кладут», — сказал он, когда Ольга попыталась положить ледяной пузырь ему на грудь.

Доктор Шверер пришел и принялся расклады­вать инструменты, не сводя глаз с Чехова, который прерывисто дышал. Зрачки у больного были расширены, виски блестели от испарины. На лице докто­ра Шверера ничего не отражалось. Он не любил да­вать волю чувствам, но понимал, что развязка близ­ка. Однако, как бы там ни было, он, врач, дал клятву бороться за больного до конца, а жизнь в Чехове пусть слабо, но еще теплилась. Доктор Шверер при­готовил шприц и ввел камфару, чтобы стимулиро­вать сердце. Камфара не помогла — ничто уже, разу­меется, не могло помочь. Однако доктор сказал Оль­ге, что собирается послать за кислородом. И тут Чехов внезапно очнулся и, совершенно осмыслен­но, негромко сказал: «Зачем это? Прежде чем прине­сут, я буду трупом».

Доктор Шверер потянул себя за пышный ус и ус­тавился на больного. Щеки знаменитого писателя ввалились и посерели, лоб стал восково-желтым, ды­шал он с хрипом. Доктор Шверер сознавал, что счет идет на минуты. Не сказав ни слова, не посоветовав­шись с Ольгой, он шагнул в нишу, где на стене висел телефон. Прочел инструкцию, как им пользоваться. Если нажать на кнопку и повернуть ручку на боко­вой панели, можно связаться с подвальными поме­щениями отеля, с кухней. Доктор снял трубку, при­жал к уху и сделал все так, как говорилось в инструк­ции. Когда ему наконец ответили, он потребовал бутылку самого лучшего шампанского. «А сколько бокалов?» — поинтересовались у него. «Три бокала! — крикнул он в трубку. — И пошевеливайтесь, ясно?» То было одно из тех редкостных озарений, которые впоследствии часто остаются неоцененными, пото­му что задним числом кажется, что иначе и нельзя было поступить.

Шампанское принес заспанный молодой человек со всклокоченными белесыми патлами. Его формен­ные брюки были измяты, стрелки на них разошлись, а застегивая второпях тужурку, он пропустил одну пет­лю. У него был вид человека, который устроился пе­редохнуть (прикорнул в кресле и задремал), когда вда­леке в предрассветный час — боже всемилостивый! — раздался глас телефона, и вот его уже трясет управля­ющий и велит отнести бутылку «моэта» в двести один­надцатый номер. «И пошевеливайся, ясно?»

Молодой человек вошел в номер, держа серебря­ное ведерко с бутылкой шампанского, обложенной льдом, и серебряный поднос с тремя бокалами из граненого хрусталя. Он стал освобождать на столе место для ведерка и бокалов, вытягивая шею, пыта­ясь заглянуть в соседнюю комнату, откуда доноси­лось тяжелое хриплое дыхание. Звук был тягост­ный, страшный, и когда дыхание стало уж совсем прерывистым, молодой человек уткнул подбородок в воротник и отвернулся. Забывшись, он уставился в открытое окно на спящий город. Потом крупный представительный мужчина с большими усами всу­нул ему в руку несколько монет — на ощупь было яс­но, что чаевые щедрые, — и дверь перед молодым че­ловеком внезапно распахнулась. Он сделал несколь­ко шагов, и уже на площадке раскрыл ладонь и с удивлением взглянул на монеты.

С методичностью, присущей ему во всем, доктор извлек пробку из бутылки. Сделал он это так, чтобы, по возможности, свести на нет праздничный хло­пок. Потом разлил шампанское в три бокала и, по привычке, снова заткнул горлышко пробкой. После этого отнес бокалы к ложу больного. Ольга на миг выпустила руку Чехова — которая, как она напишет впоследствии, жгла ей пальцы. Она подсунула еще одну подушку ему под голову. Потом поднесла про­хладный бокал к ладони мужа и убедилась, что его пальцы сомкнулись на черенке. Все трое — Чехов, Ольга, доктор Шверер — обменялись взглядами. Они не чокались. Не говорили тостов. Да и за что они могли пить? За смерть? Чехов собрал остатки сил и произнес: «Давно я не пил шампанского». По­том поднял бокал к губам и осушил. Через минуту-другую Ольга взяла у него пустой бокал и поставила на прикроватный столик. Тогда Чехов повернулся на бок. Закрыл глаза, вздохнул. Через минуту дыха­ние его остановилось.

Доктор Шверер взял лежащую на простыне руку Чехова. Прижал пальцы к его запястью и достал из жилетного кармана золотые часы, щелкнув крыш­кой. Секундная стрелка двигалась медленно, очень медленно. Он дал ей трижды обойти циферблат, пы­таясь уловить биение пульса. Было три часа ночи, но прохладой не веяло. Такой жары в Баденвейлере не помнили уже долгие годы. Все окна в обеих