Военная хитрость [Алистер Кроули] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

самоуверенность подсказывала, что Дюгесклен преувеличивает, и он все больше убеждался, что так оно и есть. Но лишь сказал, что все это, должно быть, ужасно. Сейчас он дорого бы отдал, чтобы избежать этого разговора. Не очень‑то приятно сидеть на пустынной платформе с исповедующимся массовым убийцей, который, вероятно, сбежал из заключения благодаря череде новых преступлений.

— Но вы спрашиваете, — настаивал Дюгесклен, — вы спрашиваете, как я сбежал? Это, сэр, и есть та история, которую я собираюсь вам поведать. Мои предыдущие замечания были лишь вступлением, они неуместны и нелюбопытны, но необходимы, поскольку вы благосклонно проявили интерес к моей персоне, истории моей семьи — героической (скажу не тая), с одной стороны, и трагической (кто решится это отрицать?), с другой.

Бивен, не выражавший ни малейшего интереса ни к одной из этих материй, заключил, что его собеседник был столь же скверным психологом, как губернатор Дьявольского острова — хорошим.

— Итак, сэр, к моей истории! Заключенным было доступно одно удовольствие, удовольствие, которое можно отобрать только вместе с жизнью или со здравым рассудком, удовольствие, которое губернатор, разумеется, мог (и пытался) пресечь, но не способен был отобрать. Я имею в виду надежду — надежду на побег. Да, сэр, эта искра (единственная из всех древних огней) пылала в моем сердце и в сердцах моих собратьев–узников. И в этом я полагался не столько на себя, сколько на других. Я не награжден великим интеллектом, — отметил он скромно, — моя бабушка была чистокровной англичанкой, Хиггинботем, из ворвикширских Хиггинботемов («какое отношение это имеет к глупости?» — подумал Бивен), а большинство моих товарищей были людьми, не только лишенными интеллекта, но и необразованными. Одним потрясающим исключением был великий Доду — ха! вы поражены?

Бивен не выражал подобных чувств, продолжая демонстрировать сильнейшее безразличие к рассказу.

— Да, вы не ошиблись, это действительно был прославленный философ, открыватель додиума, редчайшего из элементов, который существует во вселенной в количестве одной тридцатипятитысячной миллиграмма, причем только на звезде, называемой гамма Пегаса, это Доду расшатал логический процесс обверсии и свел квадрат оппозиций к состоянию британского каре в Абу Клеа[1]. Это вы все знаете, но, возможно, вам неизвестно, что, будучи гражданским лицом, он стал величайшим французским военным стратегом. Именно он, не выходя из кабинета, наметил диспозицию армий в Арденнах, а схема укреплений Люневиля в 1890 году обязана исключительно его гению. Из‑за этого правительство неохотно решилось его осудить, хотя общественное мнение очень пристрастно отнеслось к его преступлению. Как вам известно, доказав, что женщины после пятидесяти лет являются лишним бременем для государства, он подкрепил свою убежденность, обезглавив и съев свою вдовую мать. Первоначально власти намеревались устроить ему побег по дороге и пользоваться его услугами, поселив под вымышленным именем в квартире в совершенно ином районе Парижа. Но вышло так, что правительство внезапно сдалось, соперник выдал его, и Доду пришлось отбывать наказание столь же суровое, как если бы он был самым обычным преступником.

Разумеется, именно такой человек был нужен мне для побега. Но, даже мучительно ломая голову, — моя бабушка была из ворвикширских Хиггинботемов, — я не смог придумать, как же вступить с ним в контакт. Но он, очевидно, сам прочитал мои мысли, ибо как‑то раз, когда он уже месяц провел на острове (я к тому времени пробыл там целых семь), Доду споткнулся и упал, словно сраженный солнечным ударом, когда я оказался поблизости. Лежа на земле, он умудрился трижды ущипнуть меня за ногу. Я поймал его взгляд: скорее, это был намек, а не знак братства франкмасонов. Вы масон?

— Я — Прошлый Наместник[2] Великого Оруженосца области, — отвечал Бивен. — Я основал ложу 14,883 «Боэтик» и ложу 17,212 «Коленсо». Также я — Прошлый Главный Аггей в Великом Областном Отделении.

— Так я и знал! — восторженно воскликнул Дюгесклен.

Бивену все меньше нравился разговор. Этому человеку известно слишком много. Знает, что он мировой судья, что его мать жива, а теперь и его масонские титулы. Он все меньше доверял французу. Может быть, вся эта история — лишь предлог, чтобы попросить взаймы? Незнакомец выглядел солидно и у него был билет первого класса. Скорее, похож на шантажиста; возможно, он знает и другие вещи — тот случай в Оксфорде, например, или происшествие на Эджвер–роуд, или историю с Эми Холланд. Бивен решил держаться настороже.

— Вы понимаете, с какой радостью, — продолжал Дюгесклен, не подозревавший о мрачных мыслях, терзавших его компаньона или не обращавший на них внимания, — я принял и откликнулся на это бесспорное предложение дружбы. В тот день другой возможности пообщаться не представилось, но я внимательно следил за ним на следующее утро и заметил, что он странно