До Михайловского не дотягивает. Тема интересная, но язык тяжеловат.
2 Potapych
Хрюкнула свинья, из недостраны, с искусственным языком, самым большим достижением которой - самый большой трезубец из сала. А чем ты можешь похвастаться, ну кроме участия в ВОВ на стороне Гитлера, расстрела евреев в Бабьем Яру и Волыньской резни?.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
Часть вторая продолжает «уже полюбившийся сериал» в части жизнеописания будней курсанта авиационного училища … Вдумчивого читателя (или слушателя так будет вернее в моем конкретном случае) ждут очередные «залеты бойцов», конфликты в казармах и «описание дубовости» комсостава...
Сам же ГГ (несмотря на весь свой опыт) по прежнему переодически лажает (тупит и буксует) и попадается в примитивнейшие ловушки. И хотя совершенно обратный
подробнее ...
пример (по типу магического всезнайки или суперспеца) был бы еще хуже — но все же порой так и хочется прибавить герою +100 очков к сообразительности))
В остальном же все идет без особых геройств и весьма планово (если не считать очередной интриги в финале книги, как впрочем было и в финале части первой)). Но все же помимо чисто технических нюансов службы (весьма непростой кстати...) и «ожидания экшена» (что порой весьма неоправданно) — большая часть (как я уже говорил) просто отдана простому пересказу «жита и быта» бесправного существа именуемого «курсант»))
Не знаю кому как — но мне данная книга (в формате аудио) дико «зашла»)) Так что если читать только ради чтения (т.е не спеша и не пролистывая страницы), то и Вам (я надеюсь) она так же придется «ко двору»))
Как ни странно, но похоже я открыл (для себя) новый подвид жанра попаданцы... Обычно их все (до этого) можно было сразу (если очень грубо) разделить на «динамично-прогрессорские» (всезнайка-герой-мессия мигом меняющий «привычный ход» истории) и «бытовые-корректирующие» (где ГГ пытается исправить лишь свою личную жизнь, а на все остальное ему в общем-то пофиг)).
И там и там (конечно) возможны отступления, однако в целом (для обоих
подробнее ...
вариантов) характерно наличие какой-то итоговой цели (спасти СССР от развала или просто желание стать гораздо успешнее «чем в прошлый раз»). Но все чаще и чаще мне отчего-то стали попадаться книги (данной «линейки» или к примеру попаданческий цикл Р.Дамирова «Курсант») где все выстроено совсем на других принципах...
Первое что бросается в глаза — это профессия... Вокруг нее и будет «вертеться все остальное». Далее (после выбора любимой темы: «медик-врач», военный, летчик, милиционер, пожарный и пр) автор предлагает ПРОСТО пожить жизнь героя (при всех заданных условиях «периода подселения»).
И да — здесь тоже будут всяческие геройства, свершения и даже местами прогрессорство (куда уж без него), но все это совсем НЕ является искомой целью (что-то исправить, сломать или починить). Нет! Просто — каждая новая книга (часть) это лишь очередная «дверь», для того что-бы еще чуть-чуть пожить жизнь (глазами героя).
И самое забавное, что при данном подходе — уже совсем не обязательны все привычные шаблоны (использовав которые писать-то в принципе трудновато, ибо ГГ уже отработал «попаданческий минимум», да и что к примеру, будет делать генсек с пятью звездами ГСС, после победы над СаСШ? Все! Дальше писать просто нет никакого смысла (т.к дальше будет тупо неинтересно). А тут же ... тут просто поле не паханное)) Так что «только успевай писать продолжение»))
P.S Конкретно в этой части ГГ (вчерашний школьник) «дико щемится» в авиационное училище — несмотря на «куеву тучу» косяков (в виде разбитого самолета, который ему доверили!!!) и неких «тайн дома …» нет не Романовых)) а его личного дома)).
Местами ГГ (несмотря на нехилый багаж и опыт прошлой жизни) откровенно тупит и все никак не может «разрулить конфликт» вырастающий в очередное (казалось бы неприодолимое препятствие) к заветной цели... Но... толи судьба все же милостива к «засланцу», то ли общее количество (хороших и желающих помочь) знакомых (посвященных в некую тайну) все же не переводится))
В общем — книга (несмотря на некоторые шороховатости) была прослушана на «ура», а интрига в финале (части первой) мигом заставило искать продолжение))
Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922–1927 [Михаил Михайлович Бахтин] (fb2) читать постранично, страница - 401
преобразовывая вошедшую в поговорку мысль Ф. Рабле: «L'appetit vient en mangeant» («Аппетит приходит во время еды»); «это эмпирическое утверждение (Erfahrungssatz), — пишет Клейст, — останется верным, если, пародируя его, сказать: l'idea vient en parlant (мысль приходит во время речи. — В.М.)» (См.: Kleist Н. v. Op.cit. S. 368).
(обратно)
407
9 Л. Шпитцер ссылается здесь на две свои книги, из которых в особенности вторая (см.: Spitzer L. Die Umschreibungen des Begriffes «Hunger» im italienischen. Stilistisch-Onomasiologische Studie auf Grund von unverönentlichen Zensurmaterial. Halle: Max Niemeyer Verlag. 1920.) представляет особый интерес. Обе книги возникли при таких обстоятельствах и на таком материале, о которых, надо полагать, ученик Мейер-Любке прежде не мог и помыслить. Когда началась мировая война, Шпитцеру, как говорил позднее он сам, «повезло»: ему нашлось место в итальянском отделе бюро военной цензуры; читая письма итальянских военнопленных, он был поражен разнообразием, богатством и тонкостью языка этих писем. Особое внимание его — и как лингвиста, и как цензора — привлекли стилистические приемы и уловки, с помощью которых военнопленные старались сообщить своим близким на родине о мучившем их недоедании таким образом, чтобы цензура этого не поняла. Как можно понять из шутливых воспоминаний Шпитцера об этом эпизоде его биографии, авторам писем здорово не повезло; цензор-лингвист работал с тою же «тевтонской» добросовестностью, с какой он прежде учился; зато и авторы писем многому научили их невольного читателя из бюро цензуры. М.М.Б. упоминает обе книги Шпитцера в МФЯ (с. 106, прим.) как «интересный материал по вопросу о выражении голода», очень точно выражая лингвистические и металингвистические возможности этого материала: «Основная проблема здесь: гибкое приспособление слова и образа к условиям исключительной ситуации» (там же). Ссылке на эти книги Л. Шпитцера предшествует в МФЯ «социологическая» феноменология переживания голода в разных типах высказывания и «классового» сознания (МФЯ, 103–106). В этой плоскости продолжается — пусть даже с учетом официального языка и цензуры — научный спор со Шпитцером: человек является «собственником» своих физиологических ощущений (например, чувства голода), но он не является собственником своего же собственного высказывания (например, о собственном чувстве голода). Там, где имеет место «осуществление слова как знака» — высказывание, — «вопрос о собственности чрезвычайно усложняется» (МФЯ, 102). Соответственно, осложняется вопрос о взаимоотношении «внутреннего» и «внешнего», «субъективного» и «объективного» в высказывании. «Гибкое приспособление слова и образа» к той или иной ситуации, включение высказывания в тот или иной контекст или подтекст «события бытия» — обязательное условие состоявшегося слова (от официального документа до самоотчета-исповеди или романа «в стол»), условие, отделяющее высказывание от чистого молчания. Наследие М.М.Б., тематизирующее эту проблематику, само дает интересный материал по ней.
(обратно)
Последние комментарии
1 день 19 часов назад
1 день 19 часов назад
1 день 19 часов назад
1 день 20 часов назад
1 день 22 часов назад
1 день 22 часов назад