Пустыня [Василина Александровна Орлова] (fb2) читать постранично, страница - 108
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Вечером снова перечитываю, что успела написать в порядке терапии о нашем с тобой разрыве, мой единственный. Горько вдвойне: в тексте невольно всё время выгораживаю себя и тебя обвиняю. Прости. Просто я недостаточно сильна, чтобы избразить всё, как было: вечной борьбой центростремительных и центробежных сил — говорят, галактики расходятся во времени и пространстве, развиваются спирали, разносятся с бешеной скоростью планеты и звезды, всё удаляясь и удаляясь друг от друга. Зато я постигла важнейшую вещь: в нашем мире всё конечно. Кант присочинил свою оппозицию ради красного словца.
Говорю, больше не стану писать о разрыве: хватит. Оборвать бред, вопли, никчёмные стенания. Начать жизнеутверждающее. Феерический роман…
Но потихоньку, исподволь, сама не очень отследив, в какой момент, затеяла подготовку к жизни другой, более радостной, более светлой. Купила новый будильник. Маленький жёлтый кубик, в котором на одной панели разноцветные циферки и даже стрелки разноцветные, пиликает негромко, но убедительно настойчиво: «ту-ту». И ещё — энергичную синюю бритву, мужскую, хоть и для женских надобностей. Там продавалась розовая такая, псевдобритва — мягкий предмет из тупой пластмассы, неостроумно маскирующийся под инструмент для сбривания памяти, но я выбрала, как всегда, мужскую, с агрессивной плавностью линий. Кстати, тоже чисто женское, тёмное, мифологенное: придание бытовым вещам почти магического значения. А ещё я люблю тебя. Вот и все мои вечные новости.
Да, и как могла забыть! Дмитрий звонил. — В кино хочу тебя пригласить… За окном вспыхнуло и погасло: видно, лампочка лопнула в фонаре. — Извини, Дим. Не получится…
Прощаясь с морем, в заключительный раз в нынешнем году шла по набережной. Баян лил мелодичные звуки. Белобородый старик с усилием раздвигает и сдвигает мехи. Тот музыкант! И мелодия та же — три вальса. Шульженко поёт. Подошла и увидела: старик другой, незнакомый. Очки в мутной оправе, на резинке, чтоб не сползали.
Ночное небо Москвы так туго спелёнуто смогом, что сквозь проглянет разве только комета, возвещающая несчастье. Ничто не заканчивается в жизни. Мы бессмертны. В этом, а ни в чём ином, истинная печаль обыденности. Невозможность завершения. Обрyблю, где придётся. Сейчас.
…В двадцатых числах ноябрь представил проект зимы: всё уже лежало под снегом, хранилось под спудом, надёжно спрятано. Всё уже было белым, как больничный халат, и воздух прозрачно намекал, что в нём стоят, как в баночке розоватой от акварели воды, тонкие кисти веток, а скоро и они будут схвачены морозом. Но что-то вдруг не понравилось там, наверху, и начавшуюся зиму решено было переиграть. Снег стаял дотла, зазеленела трава. Москва стала Лондоном, захлебнулась в густом тумане. В гулком зале несостоявшегося вальса душа полнится спокойствием. Море будет гладким, тёплым и густым, а где-то там, в далёкой глубине вселенной, в чёрной высоте пустыни, однажды зажжётся звезда.
Последние комментарии
4 часов 59 минут назад
5 часов 35 минут назад
6 часов 28 минут назад
6 часов 32 минут назад
6 часов 44 минут назад
6 часов 57 минут назад