Первое горе [Лидия Алексеевна Авилова] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

еще вздрагивало и всхлипывало в груди, а он уже радостно нащупывал в кармане забытую веревку и соображал, какое бы сделать из нее наилучшее употребление.

* * *
А между тем первое серьезное горе уже висело над его головой.

В одно утро отец, не отрываясь от газеты, сказал маме через стол:

— Да… ты знаешь? За Игнатом приехали!

— Приехали уже? — испуганно переспросила мама и, словно обдумывая что-то, опустила на стол недопитую чашку.

— Неужели ничего нельзя было сделать? ведь у них дети, — тихо сказала она.

— Что ж прикажешь? — пожал плечами отец. — Не связываться же с этим мерзавцем… ну, как его там? с купцом этим… Я его немного знаю: кулак и мошенник.

— Ну, вот видишь, тем более! — сказала мама.

— Чего же, тем более? Увел лошадь, да еще замок сломан, ну, значит, воровство со взломом… Дело ясно.

— Но что же им было делать? — спросила мама. — Ведь этот человек воспользовался какой-то задержкой с паспортом, не платил жалованья, вымогал даровую работу… Ведь Игнат просто убежал из рабства…

— А уводить лошадь все-таки не следовало! Ну, будет, что теперь толковать! — с досадой ответил отец и опять углубился в газету.

Гриша жадно слушал и ничего не понимал.

— Мама, куда везут Игната? — спросил он, широко раскрывая глаза. Мать рассеянно поглядела на него, но вдруг вспомнила о дружбе мальчика с кучером, чуть-чуть нахмурилась и отвела глаза.

— Кто приехал за Игнатом, мама? — продолжал допытываться Гриша.

— Отчего не сказать ему? — недовольным тоном заговорил отец. — Что это за вечная боязнь огорчить, повлиять на нервы? И выйдет какая-то мокрая курица, тряпка, а не человек…

— Боже мой, да говори сам! Разве я мешаю? — со слезами на глазах вскрикнула мама, подняла руки к вискам и вышла из-за стола.

— Вечные сцены! вечные сцены! — закричал ей вслед отец. — Твоего Игната везут в острог за кражу со взломом. Понимаешь? — сказал он жестко. Гриша побледнел. — Игната за кражу, а его жену Матрену за пособничество. Его на три года, а ее на полтора.

— А Польку? — спросил Гриша.

— А Польку… Ну, что ж Польку? Конечно, ее не в острог… Я уж не знаю, куда ее… Польку.

Гриша в упор глядел на отца, и глаза его делались блестящими и злыми. Он бледнел все сильней, но он боялся отца и сдерживался, насколько мог.

— Это за что же? — вызывающим тоном спросил он.

— Он украл, тебе говорят. Или все равно, что украл.

— Совсем не все равно!.. И сам же ты сказал, что купец мошенник.

— Ну, сказал.

— Так что же это? как же это? разве это можно?

Отец вдруг рассердился.

— Пожалуйста, пожалуйста, без историй! разбаловали так, что сил нет никаких.

Сдерживаясь, насколько мог, Гриша встал и вышел из комнаты. Но только он очутился за дверью, как гнев и обида на кого-то словно стиснули ему горло. Он побежал по коридору и выскочил на балкон. Его первой мыслью было повидать Игната, но ворота конюшни были заперты, и это означало, что Игната там нет. Гриша побежал в девичью. Там у стола сидела няня и пила чай, а напротив нее сидел какой-то незнакомый Грише мужчина в военной форме. Военный, манерно отставляя локоть, доставал из банки варенье и ел, запивая его чаем. Гриша сейчас же узнал нянину банку и понял, что няня угощает военного, но он был так занят неожиданной вестью об отъезде Игната, что не обратил внимания на присутствие няниного гостя.

— Няня, кто приехал за Игнатом? — дрожащим голосом спросил он.

Няня ответила не сразу.

— Да, отвезут теперь твоего голубчика; не будешь больше от няньки бегать.

— Кто приехал, няня?

— Теперь уж не отвертится… Кто приехал? да вот кто приехал.

Гриша понял не сразу. Тот, кто должен был везти Игната и Матрену в тюрьму, представлялся ему огромным, страшным и отвратительным на вид, а на него глядело загорелое, добродушное лицо военного и улыбалось не то смущенной, не то просто глупой улыбкой. Кроме него и няни, никого больше в комнате не было. Наконец, Гриша понял.

— Ты? — удивленно и недоверчиво спросил он, глядя в упор на военного.

— Я-с! — осклабляясь в широкую улыбку, ответил тот, видимо колеблясь, встать ли ему перед барчонком или продолжать сидеть.

— Ты? — еще раз повторил Гриша, и голос его как-то странно сорвался и зазвенел.

— Гришенька! да ты что? ты в уме ли? — крикнула няня.

Но мальчик уже не владел собой: в глазах у него помутилось, в голове странно зашумело.

— Ты… ты негодный!.. я тебя… я тебя расколочу! — взвизгнул он и бросился вперед. Но вдруг лицо его передернулось, углы рта задрожали, и он заплакал громко и жалобно, как плачут беспомощные, огорченные дети. Урядник смущенно смеялся и оглядывался по сторонам, разводя руками…

Гриша убежал в детскую, забился в угол около своей кровати и прижался к стене, держась обеими руками за грудь. Бессильное негодование все еще клокотало в нем и искало себе исхода. Он увидал на полу сестрину куклу, стал топтать ее ногами и, наконец, отшвырнул ее в другой конец комнаты. На стене висела его собственная