Поэты лауреаты Нобелевской премии [Джозуэ Кардуччи] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

светлых дней,

и горькие волнуют душу чувства...


НОСТАЛЬГИЯ
В глубине, за синей тучей,

стали влажны небеса:

к Апеннин гряде могучей

гулко движется гроза.

О, когда бы вихрь ненастный,

накренив крыло в пути,

пожелал меня в прекрасный

край тосканский унести!

Не к друзьям и не к родимым

я теперь влекусь туда:

те, кому я был любимым,

опочили навсегда.

Не к поливу винограда

я спешу, заслышав зов:

убежать бы за преграды

плодороднейших холмов!

Убежать от граждан льстивых,

от постылых песен их,

от старушек говорливых

на балконах вырезных!

Мне б туда, где лес невзрачный

вырос над известняком,

где в родной долине мрачной

бродят кони табуном!

В глушь мареммы, где, суровый,

я весну свою встречал,

мысль мою уносит снова

этот грохот, этот шквал!

Там вспорхнуть бы к выси черной,

оглядеть свою страну,

и затем, как гром, покорно

пасть на холм, скользнуть в волну!


ЭЛЛИНСКАЯ ВЕСНА
(I. ЭОЛИЙСКАЯ)

Лина, зима подступает к порогу,

в холод одетый, подъемлется вечер,

а на душе у меня расцветает

майское утро.

Видишь, как искрится в розовом свете

снег на вершине горы Федриады,

слышишь, как волны кастальских напевов

в воздухе реют.

В Дельфах священных с треножников медных

пифии громко и внятно вещают,

слушает Феб среди дев чернооких

щелк соловьиный.

С хладного брега к земле Эолийской

льдистыми лаврами пышно увитый,

рея на лебедях двух белоснежных,

Феб опустился.

Зевсов венец на челе его дивном,

ветер играет в кудрях темно-русых

и, трепеща, ему в руки влагает

чудную лиру.

Возле пришедшего бога, ликуя,

пляской встречают его киприады,

бога приветствуют брызгами пены

Кипр и Цитера.

Легкий корабль по Эгейскому морю

с парусом алым стремится за богом,

а на корме корабля золотится

лира Алкея.

Сафо, дыша белоснежною грудью,

ветром наполненной встречным, в томленье

нежно смеется, и волосы блещут,

темно-лиловы.

Лина, корабль остановлен, повисли

весла, взойди на него поскорее;

я ведь последний среди эолийских

дивных поэтов.

Там перед нами страна золотая,

Лина, прислушайся к вечном звону.

И убежим мы от темного брега

к весям забвенья.


ШКОЛЬНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
В конце июня это было, в летний

чудесный день. Невестою казалась

земля в наряде светлом и лучистом.

Потоками огня пустыню неба

сияющее солнце заливало,

и море улыбалось тем же светом.

Лишь я не улыбался: чернорясый

аббат спрягал «любить», — и нагоняло

его лицо тоску... А между тем

заглядывала в окна школы вишня,

кивала темно-красными плодами,

повествованье тайное шепча

крылатым ветеркам... И, позабыв

аббата и длиннейший ряд спряжений,

похожий на ползущих муравьев,

я устремлялся мыслями и взором

в пространство; я глядел в окно — на взгорья,

на море дальнее, на небосклон

лазурный... А вокруг меня сливался

с лучами солнца хор тысячегласный

поющих птиц. С их гнездами, казалось,

беседовали, дружественной стражей,

деревья густолиственные. Мнилось,

что шепчется с пчелою каждый куст,

что слышится счастливый вздох цветов

под поцелуем бабочек... Все стебли,

травинки и песчинки наполняло

биенье тысяч крохотных существ,

живущих, любящих... Кряж в облаках,

зеленые холмы, поля пшеницы,

густые виноградники и даже

угрюмые поляны и болота,

казалось, вечной юностью сияли

под ярким, летним солнечным лучом.

Тогда-то, — почему, я сам не знаю, —

средь трепета всей этой яркой жизни,

внезапно в сердце у меня сверкнула,

как молния, мысль о грядущей смерти

и о бесформенном «ничто». Мгновенно

в невыразимом чувстве эту жизнь

с бесформенным «ничто» я сопоставил

и в черноте земли свой труп немой,

остывший увидал... А надо мною

звучали песни птиц, листва шумела,

катились рек сияющие волны

и радостные люди отдыхали

под дивным светом солнца... Я же сразу

постиг всем существом значенье смерти

и ужаснулся искренне... Поныне,

припоминая этот детский ужас,

я чувствую, что ледяной струею

мне кто-то сердце сразу обдает...


У ТЕРМ КАРАКАЛЛЫ
Мрачно мчатся чрез Авентин и Целий

тучи. Влажный веет с равнины грустной

ветер. Там — альбанские встали горы,

белы от снега.

Над соломкой пепельной вуалетку

приподняв зеленую, англичанка

в книге ищет спора времен и неба

с камнями Рима.

Стаей черной, не прекращая каркать,

носятся вороны, плывут как будто

вдоль двух стен, что вызовом неким грозным

встали, огромны.

«Великаны древние, — мнится, ропщет

злых вещуний стая, — что спорить с небом?»

Величаво от Латерана льется

звон колокольный.

Вот бежит бездельник, плащом укутан,

важно в ус свистит и не