Леннон [Давид Фонкинос] (fb2) читать постранично, страница - 5

задыхался. И тогда я начинал плакать. И плакал все громче и громче. Соседи начали жаловаться. Мать наврала им, что у нее проблемы со слухом. Да-да, она сказала соседям, что оглохла, чтобы ее не обвинили в безответственном поведении. Только она забыла, что они слышали, как она пела и играла на банджо, так что в ее оправдания никто не поверил.

Тогда она решила, что, наверное, лучше брать меня с собой. Можно сказать, это были мои первые гастроли. Правда, зрители мне не хлопали. Вероятно, кто-то подходил и наклонялся над колыбелью, а я делал вид, что сплю, лишь бы меня оставили в покое. Мне нужна была моя мать, а не кто-то там еще. Мне казалось, она здесь, приглядывает за мной, хотя я никогда не мог с точностью определить момент, когда это кончалось. Как и момент, когда мы оба замирали, погруженные во взаимную нежность. Я очень остро ощущал ее отсутствие. Чувствовал, что остаюсь один, и вот из этого одиночества и проистекло все остальное. В том числе «Битлз». Наша группа выросла на фундаменте моего одиночества. Моей потребности жить вместе с ними, чтобы выжить.

Тетка боялась за меня и осуждала поведение моей матери. Мать бормотала оправдания — это она всегда умела — с ужасающей беспечностью, свойственной тем, кто никогда не сомневается в собственных благих намерениях. Тогда Мими предложила, что будет забирать меня к себе. Она беспокоилась о моем душевном равновесии. Так я начал проводить время у тетки — наиболее суровой и респектабельной из сестер. Возможно, поначалу ею двигало простое желание избежать семейного скандала. Не допустить, чтобы все узнали о неподобающем поведении моей матери. С моей стороны, наверное, отвратительно думать так. Потому что Мими никогда не жалела для меня любви. И у меня были впереди долгие годы, чтобы в этом убедиться.

Первое время, попадая в теткину квартиру, я сидел в прихожей. Как собачонка. Милый щеночек. Я ждал мать. Ждал, когда она за мной придет. Ни о чем другом я думать не мог. Неужели все дети такие? Неужели все брошенные дети испытывают те же муки? Сегодня я полагаю, что любовь, которую чувствуешь к кому-то, пропорциональна отсутствию взаимности. Чем меньше я видел мать, тем отчаяннее ее любил. Это была любовь, изъязвленная чувством вины. Потому что я не сомневался, что во всем виноват я сам. Ведь если она могла так легко без меня обходиться, значит, я не представлял для нее особой ценности. Впрочем, чувство заброшенности смягчалось той любовью, что я получал от Мими и Джорджа, ее мужа. Их любовь затягивала, пусть и не полностью, ту брешь, что зияла в моем сердце. Это было лучше, чем ничего. Больше, чем могла дать мне мать.

Надо сказать еще вот что: я безумно любил свою мать, потому что она обладала потрясающей способностью внушать окружающим безумную любовь. Так что ее доля ответственности в этом есть. Мужчины ее жизни сходили по ней с ума, и в первом ряду этих лишившихся разума влюбленных стоял мой отец. Когда он возвращался, я читал на его лице выражение праздника. Он привозил ей подарки. Часами рассказывал, что в разлуке только о ней и думал. Ему хотелось, чтобы она смеялась и танцевала, он жизнь за нее готов был отдать. Засыпал ее обещаниями будущей блистательной жизни. Так продолжалось несколько дней, озаренных сиянием, после чего он повесив голову снова уезжал. В конце концов моя мать устала от счастья, которое существовало только между строк.

Однажды я почувствовал, что что-то произошло. Все вокруг шушукались, что я воспринял как дурной знак. Особенно со стороны матери, которая всегда говорила громким голосом. Они с сестрами сидели в гостиной. И она сообщила им новость. Новость, скрывать которую больше не было никакой возможности. Новость, которая несколько месяцев назад завелась у нее в животе. О том, откуда взялся ребенок, которого она ждала, она не сказала ничего. Может, сама не знала? Как и все дети, я постоянно теребил ее вопросом, нельзя ли мне заиметь брата или сестру. Я больше не хотел был один. И тут я понял, что означал ее большой живот. Она хотела доставить мне удовольствие. Но почему-то я не испытал никакой радости. Иногда, бывая в веселом настроении, я выпытывал у нее, как мы его назовем, но каждый раз замечал, что ей не до того. И потом, куда подевался отец? Все эти вопросы крутились в моей детской голове, не находя ответа. Но это были еще цветочки. Потому что вскоре мне предстояло пережить ужасное смятение.

У меня родилась сестра. Мне казалось, я хорошо помню, как это произошло. На самом деле я все перепутал. Лишь гораздо позже, когда брат отца рассказал мне всю историю целиком, я смог восстановить истину и по кусочкам собрать пазл своего детства. Но все-таки я не сошел с ума. Я про нее помнил. Помнил, как я с ней играл. Как щекотал ей животик. И вдруг однажды утром просыпаюсь, а ее нет. Моя сестра испарилась. Я спрашивал, куда она девалась, но никто не хотел мне отвечать. Вот так это и было. Она появилась, а потом исчезла. Ну да, я более или менее привык к тому, что отец то приезжает, то уезжает. Может,