Ибн-Сина (Авиценна) [Артур Владимирович Сагадеев] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Париже еще в 1937 г. (см. 81)?

Подводя итог одной из последних таких дискуссий, Б. Зедлер (см. 104) вполне справедливо отметила, что вопрос о толковании Ибн-Синой отношения между сущностью и существованием надо решать исходя не из одних только текстов, а из всего контекста его философии. Эта мысль, конечно, справедлива и в отношении других спорных вопросов авиценноведения. Но, следуя содержащемуся в данной мысли указанию на единственно верный способ исследования, обнаруживаешь, что философию Ибн-Сины невозможно понять удовлетворительным образом из нее самой, вне контекста представляемой ею восточноперипатетической традиции. А дальнейшее углубление в сущность указанной традиции приводит к убеждению, что распространенная в историко-философской науке точка зрения на нее как на результат усвоения арабо-мусульманскими мыслителями аристотелевского учения в ранее переработанном неоплатониками виде требует радикального пересмотра. И в конце концов развитие восточного перипатетизма, а следовательно, и место Ибн-Сины в нем предстают в совершенно новом свете.

В этом свете мы и попытаемся проанализировать здесь философское учение Ибн-Сины. В Приложении читатель найдет перевод аллегорического сочинения Абу-Али — «Трактата о Хайе, сыне Якзана», осуществленный по изданию А. Корбэна (71, II).

Глава I. ЖИЗНЬ. ТВОРЧЕСТВО. ИДЕЙНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

Философ, врач, поэт, визирь и вечный странник

Биография Ибн-Сины не укладывается в периоды, на которые делилась в прошлом жизнь замечательных людей: годы учения, годы странствий, годы зрелости. Едва просветившись в науках, он стал зрелым ученым и врачом, а вскоре после этого пустился в странствия и был вынужден скитаться по городам Средней Азии и Ирана почти до скончания дней своих.

Земли, по которым пролегал его путь, управлялись местными династиями, лишь формально подчиненными багдадскому халифу. Аббасидский халифат к тому времени уже давно вступил в полосу политической дезинтеграции, вызванной ослаблением светской власти «повелителя правоверных», ростом самостоятельности провинциальных наместников и феодалов, восстаниями бедноты и выступлениями народов покоренных арабами стран против чужеземного владычества. Ибн-Сина был свидетелем нескончаемых междоусобиц и нашествий. На его глазах пала власть с Бухаре некогда могущественного иранского дома Саманидов, в чьих владениях он родился, вырос и сделал первые шаги в науке. Конец правлению Саманидов положили представители тюркской династии Караханидов, которые установили тогда свое господство над Мавераннахром — территорией между Амударьей и Сырдарьей. В это же время (999 г.) в Газне был провозглашен султаном представитель возвысившейся при Саманидах знати из рабов-воинов (гулямов) Махмуд, который в результате завоевательных походов и политических маневров покорил Восточный Иран, южную часть Средней Азии, Хорезм и северо-западную Индию. Пути Абу-Али и султана Махмуда никогда не пересекались, но именно этот завоеватель был в значительной мере повинен в том, что жизнь философа превратилась в сплошную миграцию или, сказать точнее, в перманентную эмиграцию.

Общая обстановка, в которой жил и творил Ибн-Сина, на первый взгляд не представляется благоприятной для философской, научной или литературной деятельности. «Но как бы ни были остры политические схватки, — пишет французский ориенталист Л. Гардэ, — эмиры были большими покровителями словесности и наук. Они любили окружать себя учеными и философами, поощряя „чужеземные“, т. е. немусульманские, науки. Династические перевороты и разграбления городов были для этой привязанности к умственным предметам ненамного большей помехой, чем междоусобицы республик, характерные для итальянского кватроченто. Ибн-Сина жил действительно в век гуманиама. И мы понимаем этот термин в значении, достаточно близком mutatis mutandis тому, которое исторически приложимо к Возрождению XV–XVI вв. на Западе» (76, 813–814). Покровительство наукам со стороны эмиров было, однако, само обусловлено развитием городов и городской культуры на базе подъема местной экономики, которому в немалой мере способствовало обретение среднеазиатскими и иранскими эмиратами независимости, а следовательно, и возможности направлять на развитие хозяйственной и культурной жизни средства, некогда уходившие на пополнение халифской казны.

Расцвет представляемой Ибн-Синой культуры нередко прямо характеризуют как восточное, иранское, среднеазиатское или ирано-среднеазиатское Возрождение. Эта эпоха в ее развитии действительно имеет ряд ярко выраженных ренессансных черт, из коих в данном контексте следует выделить ту, что связана с появлением на арене культуры личностей, которые «по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености» были под стать титанам западноевропейского Возрождения. «Тогда не было почти ни одного крупного человека, — писал о европейском