Рукопись, зарытая в саду Эдема [Рене Мориль Альберес] (fb2) читать постранично, страница - 3

За время нашего заточения не раз ее захлестывало отчаяние, тогда мне приходилось держать ее, чтобы она не устремилась навстречу багровым небесам, туда, где догнивало сокровище ее души — городская цивилизация.

Однажды на рассвете она сбежала. Слишком поздно я в сотне метров от себя услышал ее надрывный крик. Позабыв про радиационные ожоги, от которых так долго таился под землею, я бросился к ней напролом через заросли, подступавшие к руднику. Только к полудню я разыскал Лилит на дороге, ведущей к обожаемому ею городу. Лилит умерла не от лучевой болезни, ведь иначе мне тоже не удалось бы миновать смерти. Она не вынесла накала собственных страстей на пути к пепелищу той цивилизации, без которой не мыслила своей жизни…

Возвращаясь в деревню после похорон Лилит, я еще несколько часов подвергался облучению. В своем родном доме я не нашел никого. В других местах я видел издалека трупы и старался их обходить. В подвале бакалейной лавки оставались сахар, мармелад, консервы; вместе с несколькими бочонками родниковой воды я увез все это с собой на грузовичке, который, естественно, был на ходу, как и до катастрофы.

Еще сто сорок дней провел я в шахте, поднимаясь время от времени наверх, чтобы взглянуть, какого цвета небо. Когда оно снова стало голубым, я еще немного выждал, а потом отправился в дорогу на том самом грузовичке, что поджидал меня у входа. Ни один зверек не пробежал по земле, ни одна птица не мелькнула в воздухе. Травы и посевы погибли, но, внимательно всмотревшись, я приметил две-три живые почки.

На пути мне встречались пустынные, безмолвные города и селения. Я брал там продукты — рис, хранившийся в подвалах, не был заражен — и менял машины. Так я одолел около тысячи километров. Людей нигде не было. Я обосновался недалеко от Монпелье, в старинном продовольственном складе: этот склад забит был продуктами и к тому же расположен за городской чертой. Давно уже я носил с собой допотопный приемник на батарейках, но он ловил только случайные шумы и не принес ни единой весточки от людей.

Однажды я увидел в небе самолет устаревшего образца. Размахивая простыней, я выбежал в поле, но с самолета меня, наверно, не заметили. Тогда из натянутых полотнищ я смастерил на лугу гигантский сигнал бедствия из трех букв.

…Два человека, спустившиеся из вместительного вертолета, знаками запретили мне приближаться. Перелет я совершил в отдельной кабине, где нашел отпечатанное обращение. В нем сообщалось о Центре, куда мы летели, а мне предлагалось подробно описать, как я сумел избежать смерти, какой образ жизни вел до войны и какими болезнями болел. По прибытии меня поместили в подземную бетонированную камеру с запасом продовольствия и водопроводным краном.

Центром оказалась лаборатория физических и биологических исследований, которую построили в Оверни перед самой войной, чтобы создать ученым особенно благоприятные условия для работы. Когда в первую же неделю военных действий гелиевые бомбы отравили атмосферу Земли, некоторым из этих ученых удалось найти себе убежище в помещениях для физических опытов, расположенных на уровне моря; по окончании боев в бункерах укрылась горстка военных.

Все они получили смертельную дозу облучения и поэтому заботились не о собственном выживании, а о спасении человечества как вида.

Сразу после выхода из своих укрытий они принялись прослушивать эфир во всех диапазонах волн. Так им удалось отыскать друг друга: в Европе уцелели 57 ученых и 130 военных. Они решили объединиться в отлично оснащенном Центре научных исследований, который по меркам Европы располагался на достаточном удалении от очагов атомного удара. Тогда же они подобрали около 50 крестьян из разных стран, сумевших спастись, скрываясь в пещерах. Приемники окончательно замолкли после того, как несколько недель продержалась связь с пережившими катастрофу в Аргентине, Маньчжурии и на Борнео. На планете могли уцелеть некоторые незначительные группы людей, но если они не додумались до связи по радио и не сумели этой связью воспользоваться, то они, судя по всему, не способны были бороться с болезнями, вызванными радиацией.

Итак, меня подобрали триста последних оставшихся в живых людей. На следующий день один из них, одетый в белый врачебный халат, вошел в мою камеру. Он не побоялся касаться меня руками: взял для анализов кровь, кусочки кожи и, не обращая внимания на мой оскорбленный вид, сперму. Не сняв хирургической маски, он заговорил со мной. Заставил повторить, и не один раз, как я спасся, как семь месяцев прожил в свинцовом руднике. Потребовал уточнить даты и описать все выходы на поверхность. Перед уходом он оборудовал мою камеру небольшим переговорным устройством.

Люди, изолировавшие меня как зараженного, уже знали, что сами обречены на скорую смерть. Но только Роберу Эсклантену, главному биологу, человеку в белом, приходившему ко мне в камеру, известен был срок жизни, который отпущен каждому… Ни одному из тех, кто невредимым