Самый малый атлас мира [Игорь Кудрявцев] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Страшненькая такая, серенькая, носик длинненький, и все: «Кря-кря», — да крылышками по воде: шмяк-шмяк. «Блин, щас улетит, падла!» — запереживал Федька, но утка и не думала улетать, а, увидев Федьку в лодке, совсем умом крякнулась: стала орать пуще прежнего да тростник крылышками хлестать, а потом и вовсе под воду нырнула, как будто решила утопиться с горя. «Наверное, раненая, — подумал Федька. — Хряпну веслом по башке и все...» — решил он, останавливая лодку у той кочки, под которую нырнула утка.

Утка вскоре вынырнула, вернее, высунула из воды свою остролобую черепушку с плоским носиком и безумными глазками. Эти глазки в упор глядели на Федьку, и в них ничего нельзя было прочесть, кроме дикого, звериного ужаса. Федьку даже покоробило от этого взгляда; его заколотило, руки задрожали. Он не понимал, что это: страх или жалость, впервые в жизни столкнувшись с таким откровенным отчаянием. И Федька изо всех сил треснул веслом по этой несчастной головке, то ли чтобы не видеть этого безумного взгляда, то ли оттого, что в нем проснулся тот дремучий охотничий инстинкт, который поборол его жалость к этому беззащитному существу.

Вконец остервенев от страха и ярости, Федька опускал весло еще и еще, как будто хотел убить не утку, а как минимум слона. Он убивал наверняка: вида раненой им самим птицы он бы, наверное, не вынес. Впрочем, мертвая утка взволновала его не меньше. Федька поддел ее обмякшее тельце веслом и вдруг увидел на ее лапке какую-то железную хреновину с цепочкой... Капкан... Федька невольно огляделся по сторонам: «Блин! Щас накостыляют, как этой бедной утке... Надо линять отсюда поскорее!» Вокруг не было ни одной лодки: «Может, кто на острове есть!» Федька спешно наклонился, осторожно взял мертвую утку за мягкую, теплую еще шею и потянул на себя; цепь капкана натянулась, но не оборвалась. Он дернул изо всех сил: оторвалась лапка, плюхнувшись вместе с капканом в воду.

Федька стоял в лодке, держа в руке свою добычу! Утка была невелика: серенькая такая, с голубенькими полосками на крыльях; с одной теперь рыжей лапкой-ластой; перья грязные и спутанные, даже больше на шерсть походят, и воняет... совсем как-то по-лесному (чем-то отдаленно напоминающим псину). А глазки так и остались открыты, навсегда запечатлев ужас смерти.

Федька бросил утку на дно лодки, схватился за весла и погреб, погреб, погреб... Быстрей, быстрей домой, подальше от этого острова, кишащего злыми охотниками с их дробовиками и длинными финками, подальше от той кочки, у которой он, Федька, совершил страшный грех — смертоубийство. «А ведь убил, в самом деле убил... Гореть мне в геенне огненной!» Он старался не смотреть на дохлую утку, распластавшуюся на сланях его лодки. А ведь когда ловил своих сопливых ершишек, даже не задумывался над тем, что тоже убивает: ерши — они же такие маленькие. «Что бы со мной тогда было, если б я, к примеру, слона замочил?.. Видимо, степень осознания греха прямо пропорциональна содеянному, — думал он, — и прежние мои мелкие грехи вкупе, может, и в тысячу раз больше одного этого греха... Не-е, гореть мне в геенне огненной, как пить дать...»

Чем дальше уплывал Федька от острова, тем на душе его становилось спокойнее, правда, дрожь в коленях и руках все не унималась, но становилась совсем другого качества: страх и смятение сменялись чувством горделивой радости за свою добычу; охотничий инстинкт постепенно побеждал слюнявую человечность. «Во жену посмешу, — думал Федька. — Ушел на рыбалку, а приду с дичью...»

Жена встречала его на берегу с видом недовольным и раздраженным:

— Чего ты так долго, я тебя уже несколько часов жду! Уплыл, и с концами, что, дома дел, что ли, нет?!

Федька молча вылез из лодки на берег. Он напустил на себя видимое спокойствие, хотя глаза его горели, и всего его распирало от гордости:

— Хватит ругаться, посмотри лучше, какую я тебе рыбину привез!.. — Федька кивнул в сторону лодки. Жена подошла к лодке, посмотрела на утку, лежащую на мокрых сланях, перевела на Федьку удивленный, испуганный взгляд и спросила:

— Это что? Утка, что ли?.. Как ты ее поймал-то?

Федька с нескрываемой гордостью ей ответил:

— Да... летала там... Я ее веслом по башке — вот и долеталась, — он нагнулся и взял утку из лодки.

— Ты ее сам убил?.. Фу, изверг! И чего ты с ней делать будешь? — она с брезгливым выражением лица отбежала в сторону.

— Чего делать... Пожарим и съедим!

— Я есть не буду!.. Ты эту гадость в дом лучше не носи, я тебя с ней в дом все равно не пущу!.. — она повернулась и нервно зашагала прочь.

Федька стоял как оплеванный возле лодки, сжимая правой рукой тощее горло утки: такого поворота событий он совсем не ожидал.

Вдруг его прорвало: «О, б..., какими мы все чистенькими хотим остаться!.. Как мясо жрать, так давай поболе... а как утку убить, так Федька — гад, изверг!..» Федька посмотрел на утку и вдруг как швырнет ее что есть мочи; она, пролетев пару метров, звонко хлопнулась на пыльную дорогу. Из кустов выскочила мосластая рыжая псина, схватила Федькину добычу и, поджав хвост, убежала