Баженов [Семён Борисович Борисов Шерн] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

архитектор. Произошло это 13 марта 1737 года.

Низшее сельское духовенство по своему бесправию мало отличалось от крепостного крестьянства. Наглядное представление дает описание разговора между помещиком Болотовым и пономарем сельской церкви.

— О, — воскликнул Болотов, когда к нему привели в чем-то провинившегося пономаря, — когда ты на духовное свое правление надеешься, то я тебе докажу, что я его не боюсь, и выпорю тебя, сколько душе моей угодно… Ложись-ка, ложись!

Вот от такого помещичьего произвола, от беспросветной нужды и тьмы деревенской жизни Иван Баженов и стремился в Москву.

Дьячок Иван Баженов обладал изрядным басом, пел «достойно есть яко во истину» и «иже херувимскую» с такой силой, что дрожали лампады и мигали свечи перед «чудотворцами».

Случайно проезжавший московский барин обратил внимание на незаурядный бас и, будучи любителем церковного пения, порекомендовал дьячка в Москву, в кремлевскую придворную церковь.

ДЕТСТВО

Москва пылала. Языки пламени лизали черные тучи дыма, скрывшие весеннее голубое небо. Пожар, начавшийся в церкви Иоанна Предтечи, охватил соседний дворец и перебросился в Кремль. Под мрачный набатный перезвон и стук трещоток горели терема, дворцы, церкви. С колокольни Ивана Великого падали колокола, у царь-колокола бревном отбило край.

Из охваченного пламенем Кремля обезумевший от ужаса народ бежал в Замоскворечье. Но пламя, словно дикий исполинский зверь с огненными космами, перебрасывался со строения на строение. Уже пылал Китай-город. Ни стены, валы и рвы города, ни окружавшие его реки Неглинная и Яуза не могли остановить огненного потока. Рухнули в воду обгорелые мосты. Народ спасался вплавь и тонул. Горели палаты, дворцы и теснившиеся между ними курные избы. Огонь переливался по крышам домов на Покровке, Мясницкой, Сретенке, Тверской, Никитской, Арбате…

Народ бежал, задыхаясь от удушливого дыма и смрада обгорелых трупов. Полицейские и подьячие под страхом жестокого наказания пытались организовать тушение пожара, остановить буйство огня, но тщетно: три дня и три ночи пылала Москва. Как память об этом пожаре, в народе сохранилась пословица: «От копеечной свечи и Москва сгорела».

Это произошло в конце мая 1737 года.

В опустошенную пожаром Москву приехал дьячок Иван Федорович Баженов с женой и трехмесячным сыном Василием.

Вскоре после их переезда снова вспыхнули пожары: голытьба, доведенная до последнего отчаяния, поджигала уцелевшие дома дворян и купцов. По приказу императрицы, поджигателей ловили, пытали, заставляли называть сообщников и затем всех сжигали живьем…

Московская полиция доносила сенату, что в городе «множество помету и всякого скаредства, от чего соседям и приезжающим людям, особенно в летнее время, может быть повреждение здоровью».

Поселились Баженовы вблизи Кремля. Полуразрушенные казенные и частные здания, церкви без кровель, гнездящиеся на пустырях, наскоро поставленные избушки — первые впечатления подраставшего ребенка. По описанию избы соборного певчего можно представить домашние условия Баженовых. Изба имела два больших слуховых окошка на улицу, третье — во двор. Печь большая и от нее полати. Специальный сход в полу около печи, так называемый голбец, вел в нижние кладовые, где хранились с'естные припасы и разный домашний скарб. Светлая, чистая горница с двумя окнами, с лавками вдоль стен и столом заменяла гостиную в богатых домах. Между передней избой и горницей — сени, и в них чуланы… Из сеней — выход на крыльцо, довольно высокое. На дворе — два сарая, коровник и небольшой огород.

Иван Баженов много пил и был тяжел на руку. Сына Василия он обучал грамоте по часослову и для скорейшего усвоения ребенком грамматики действовал указкой…

Когда Василий Баженов превратился в подростка, «недоросля», его отдали в Славяно-греко-латинскую академию, называвшуюся в XVIII веке «Эллинской школой». Обычно родители помещали туда детей неохотно. Но действовал высочайший указ: «Набрать в школы всех поповских детей, а которые во учении быть не хотят, тех имать в школы и неволею».

Мать плакала, когда отец отводил сына в Академию, что помещалась на Никольской улице в Заиконоспасском монастыре. Каменное, унылого вида трехэтажное здание было обращено фасадом к городовой стене. Через «звонковую» башню лестницы вели на деревянные хоры среднего и верхнего этажей; с хор выходили двери в классы — мрачные комнаты с тяжело нависшими сводами. В большом зале богословского класса висел портрет царя Федора.

Василий Баженов изучал там философию, риторику, пиитику, синтаксимы, аналогии, греческий, латынь и пр. Ежедневно приходилось слушать схоластические чтения о «воплощении», о «благодати» и прочую богословскую чепуху.

Из Баженова хотели сделать попа.

Мальчик мечтал о прекрасных строениях древности, рисунки которых он видел на фронтисписах латинских книг.

Но преподаватель глухим голосом объяснял, как