Мой тайный дневник [Клара Ярункова] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

сильный. Дальше мы шли уже вдвоем и разговаривали только между собой. Мне было не по себе из-за этой Анчи, но я не хотел о ней говорить, чтобы Миша не подумал, что я тоже думаю, что он хочет жениться.

Но Миша начал сам и сказал, что есть такие девчонки, которые могли бы быть даже ребятами, а есть и ребята — хуже баб.

Я сознался, что теперь и сам это понимаю, раз Анча получила пятерку и за дрова и за вышивание, а я получил тройку и за дрова и за вышивание.

Миша сказал, что тут никто не может выбирать, кем он будет, девчонкой или мальчишкой. Вот он, Миша, должен был родиться девчонкой, потому что его родители очень хотели девочку и даже, когда он учился в первом классе, не стригли ему волос. Но потом отец повел его и постриг, и тогда уж родители окончательно примирились с тем, что он будет мальчиком.

Лично я был рад, что он мальчик.

Потом я сказал:

— С этим равноправием я так не думал, я девочек признаю, даже и Анчу Парикову… — И еще я сказал: — Если б ты был девочка, и я бы тогда хотел быть девочкой. А если бы это было никак нельзя, то я бы тогда на тебе женился.

Миша — самый умный на свете.


Стенная газета


Наша стенная газета висит в шестом классе. У нее большая слава — все приходят ее читать.

В сентябре мы избирали редакционную коллегию и тогда еще никак не предполагали, что будем такими знаменитыми.

И все-таки всем нам хотелось быть избранными. Ведь в газете указываются имена членов редколлегии, и всем кажется, что они-то и есть самые умные.

Но Анча Парикова сказала, что все не могут войти в редколлегию. Надо кому-то взять на себя и заботу об овощах на мичуринском поле.

И тогда мы избрали только Бучинского и Элишку Кошецову как корреспондентов; Анчу Парикову и меня, Мирослава Фасольку, как художников. И это было очень правильно.

Анча умеет рисовать предметы земные, а я — небесные; ну, значит, ракеты, корабли, спутники и вообще Вселенную.

А Миша? Он тоже в редколлегии и тоже по небесным делам, ведь это он дает нам информацию по астронавтике.

А Канторис? Тот может заниматься в газете только техникой, больше он ничего не знает. Есть у нас также и четыре помощника, ну и, конечно, председатель редколлегии, то есть главный редактор. Это Анча Парикова.

Первую стенную газету мы делали у нас дома, и она становилась все больше и больше, потому что мы решили не только под ней подписаться, но и поместить собственные портреты.

Анча потом пририсовала ко всем корреспондентам гусиное перо, а к художникам — кисть.

Миша оказался на космическом корабле, а я — на самом его хвосте, там, где вырываются языки пламени.

Чтоб все поняли, что Канторис отвечает за технику, он нарисовал себе искусственную голову…

Стенная газета всем понравилась. Только один Червенка остался ею недоволен. Он даже пришел в ярость от всех наших выдумок.

А мы-то еще хотели избрать его в редколлегию, потому что он все знает! Но оказалось, что он знает только тогда, когда его вызывают к доске. А когда не вызывают, ничего не знает.

Это странно. Канторис, наоборот, ничего не знает, когда его вызывают, а когда не вызывают, знает о технике решительно все.

Потом мы выпускали стенные газеты каждые две недели, и они отражали все наши классные события, а также критиковали в них лентяев и обманщиков.

Некоторые ребята нас страшно боялись, но зато мы не боялись никого.

Если кому-нибудь не хотелось приходить на редколлегию, он не приходил.

Но я ходил все время, и Анча Парикова тоже, потому что мы очень любим рисовать. И вот получилось так, что, кроме нас с Анчей, все перестали делать газету. Тогда Анча сказала:

— Мне что-то это не нравится! Сначала все в редколлегию прямо лезли, а теперь даже и не показываются, отлынивают, и нам приходится вдвоем работать за всех.

Я сказал, что Миша-то ведь больной, и ни капельки здесь не соврал.

— Знаешь что? — решила Анча. — Мы стенную газету прекратим выпускать. Подумай сам: что же нам рисовать, если корреспонденты ничего не написали? Лучше давай в среду созовем собрание отряда и обо всем поговорим.

Собрание, конечно, было собрать недолго — ведь Анча сама председатель.

Еще перед началом собрания я сказал и Бучинскому и Канторису, на которых я очень сердился:

— Вот как сместим вас с должностей, тогда узнаете!

Бучинский испугался — на отрядных собраниях обыкновенно бывала и учительница.

Но Канторис даже не дрогнул. И даже утешал тех, кто вместе с ним прогуливал редколлегию:

— Ничего, не бойтесь, я скажу речь за всех. Вы только сидите тихо, а я уж знаю, что сказать.

Мы сели, и Анча стала отчитываться о работе редколлегии.



Все молчали. Потом поднял руку Канторис и сказал:

— Я хочу выступить с самокритикой, сказать за всех, кто должен был делать стенную газету и не делал. Значит, так: мы самокритично