Записки секретаря военного трибунала. [Яков Исаакович Айзенштат] (fb2) читать постранично, страница - 28

войска освободили Краснодар и там разместился Военный трибунал Северо-Кавказского фронта. Я приехал туда по служебным делам из трибунала армии. Медали и ордена тогда были еще большой редкостью, даже у тех, кто с первого дня войны был на фронте. Смотрю на секретарей трибунала фронта, молодых женщин, а у них на груди ордена и медали. Всем было ясно, за что получены эти награды, но все же наиболее дотошные задавали той или иной Маше или Клаве вопрос о том, за что она получила награду, и в ответ можно было услышать нахально и без всякой застенчивости произносимые слова: «За боевые заслуги!».

Евреи во фронтовых военных трибуналах

Во время службы в различных военных трибуналах Красной армии во время Второй мировой войны я убедился, что в их составе среди председателей, членов и секретарей трибуналов было очень мало евреев.

Это было удивительно, ибо я привык со времен студенческой молодости в Московском юридическом институте и затем курсов Военно-юридической академии, что в юриспруденции евреи занимают значительное место. В Московском юридическом институте и Военно-юридической академии ведущие профессора и преподаватели были евреями. Среди них академик И. П. Трайнин, член-корреспондент Академии наук СССР А. Н. Трайнин, член-корреспондент Академии наук М. С. Строговин, профессор А. А. Герцензон, профессор Б. С. Утевский и другие.

Среди студентов Московского юридического института было много студентов евреев не только из Москвы, но и с Украины и Белоруссии. Здание института было рядом с московской консерваторией, и часто брат учился у нас, а сестра — в консерватории, или наоборот. Евреев среди студентов-юристов было так много, что в общежитии института в Козицком переулке, что на улице Горького у Елисеевского магазина, часто в комнате из четырех проживающих трое были евреями, а один русским и к нему шутя обращались: «Эй, нацмен, открой форточку!».

Когда началась война, сотни молодых юристов, окончивших в это время юридические институты в Москве, Ленинграде, Харькове и Минске, попали на курсы Военно-юридической академии. Я был среди них. В нашем курсантском батальоне было столько молодых евреев с Украины и Белоруссии, знавших идиш, что я помню, как в большой группе курсантов строем возвращался из театра, и ребята в строю хором запели еврейскую песню на идиш.

Вскоре наш курсантский батальон закончил быстрое обучение по программе Военно-юридической академии и нас разослали по фронтам. Но фронтов было много, и поэтому среди попавших в это время на Южный фронт я был единственным евреем. Имело значение и то, что многие окончившие курсы Военно-юридической академии получили направление на фронт не в военные трибуналы, а в военные прокуратуры. По-разному сложились их судьбы. Так, мой однокашник по Московскому юридическому институту Зейда Фрейдин был направлен на службу на фронт в Военную прокуратуру на должность военного следователя. При быстром наступлении немцев он оказался на оккупированной территории, но не попал к немцам, а пришел в свой родной, оккупированный немцами, Курск и там скрывался.

Когда Курск был освобожден Красной армией, советские власти арестовали Зейду Фрейдина, подвергли серьезным репрессиям, и он уже по окончании войны не мог работать юристом, а работал товароведом в системе потребительской кооперации. По логике советских властей Зейда Фрейдин как еврей должен был быть уничтожен немцами, а если он остался жив, то тут что-то не то, и они обрушили на него удар своей репрессивной машины.

Среди работников трибунала, где мне приходилось служить, я очень часто оказывался единственным евреем. Антисемитизма я не чувствовал. Наоборот, приходилось слышать разговоры другого рода, особенно среди солдат, обслуживавших трибунал. Я, как и все офицеры военно-юридического состава, носил в петлицах изображение щита с двумя мечами. Солдаты мне говорили, что когда немцы захватывают офицеров с такими знаками различия, то расстреливают их сразу, а тебя как еврея расстреляют тотчас. Мне казалось, что они меня особо оберегают от всяких случайностей.

В их действительной дружбе я убедился при таких обстоятельствах. На нашем фронте сложилась очень тяжелая обстановка, наша армия отступала и наш трибунал армии вместе с ней.

В это время у меня сломались очки; сломалась дужка, держащая их на носу, и очки нельзя было носить. Без очков мне было бы очень плохо. И вот на привале, используя подвернувшиеся материалы, наши солдаты сделали медную пластинку и маленькими заклепками прикрепили ее к обеим частям оправы, и тем самым мои очки снова стали одним целым и ими можно было пользоваться. С этой медной пластинкой на очках я еще ряд лет двигался по дорогам войны, ибо других очков было достать негде. У меня на всю жизнь сохранилась добрая память об этих русских парнях, выручивших меня в тяжелую минуту.

Но большой интерес представляет не отношение к евреям внутри трибуналов, среди служащих в нем, а отношения, --">