Синий дым [Юрий Борисович Софиев] (fb2) читать постранично, страница - 5


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

дней…»
Алексею Дуракову[2]

Весь этот хлам — осадок дней —
Дневник, стихи, листки альбома
Найдёт среди других вещей
Мой любознательный потомок.
Разобранные взяв бумаги,
Он скажет: «Дед мой, эмигрант…»
И собеседника стакан
Весёлою наполнит влагой.
О странствиях и о сраженьях
Речь поведётся за столом.
Расплещется воображенье,
Разгорячённое вином.
Кивком укажет на архив,
Подвинет пепельницу ближе,
И скажет: «Дед писал стихи
И прожил много лет в Париже…»
1928.

«О, времени внезапный лёт!..»

О, времени внезапный лёт!
Летит, летит за стрелкой медной,
А пастушок свирель берёт
К губам фарфоровым и бледным.
На полках крашеных, добротных,
На этажерке, на столе,
В тяжёлых, прочных переплётах, —
Свидетели давнишних лет.
И пожелтевшая бумага
Благоуханно шелестит.
Вот Нельсон — адмирал со шпагой,
Вот Бонапарт у пирамид.
Единственный во всей вселенной
Пейзаж неповторимых крыш,
И Александр Благословенный
Вступает в трепетный Париж.
А вот мой дед, майор уланский,
Со Скобелевым говорит,
А по дороге Самаркандской
Усталый ослик семенит.
И мёртвых нет. Одни живые.
Там, в бездне отшумевших дней,
Горят огни сторожевые
Несытой памяти моей.
1929.

«Я с детства странствиями окрылён…»

Я с детства странствиями окрылён,
И баловня неволи и свободы
Качали и ритмический вагон,
И палуба большого парохода.
В дни юности и трудной и суровой
Возил, под орудийный лязг и шум,
Истрёпанные книжки Гумилёва
На дне седельных перемётных сум.
И с прежнею неутолимой жаждой
Хочу я слушать, видеть, верить, жить,
И проклинаемую не однажды
Земную нашу теплоту любить.
Прохладный вечер. В синеве долины
Особенно напевны голоса.
И чёток хруст велосипедной шины.
На склонах Галлии шумят леса.
1929.

Встреча

Семнадцать сжигающих лет.
Вы сетуете: «Неужели».
…Над озером бледный рассвет,
Над озером тёмные ели.
Как почва у наших болот,
Так зыбкое счастье непрочно,
Так к осени клонится год,
И дни холодней и короче.
Редеет наш северный лес,
И за погибающим летом
Застенчивого кадета
Уносит сибирский экспресс…
1929.

Альпы[3]

«К утру Альпы», — учтиво сказал проводник,
И я видел, как ты засветилась.
И лишь солнечный луч к изголовью проник,
До конца ты окно опустила.
Электрический поезд несётся в горах.
И я помню, как ты мне сказала:
«Нумидийские всадники вязли в снегах,
Погибали слоны Ганнибала».
Целый день мы стояли с тобой у окна,
В безмятежном блаженном томленье.
Ты устала. Под вечер ты стала бледна,
У тебя заболели колени.
Нас застав у окна, распростёрся у ног
Синий незабываемый вечер.
Стало холодно. Вязаный тёплый платок
Я накинул на зябкие плечи.
1929.

Бовэ

Помнишь, как мы подходили
Ночью к собору с тобой.
За руки взявшись, бродили
По улице вековой.
Какие-то великаны
Начали строить его,
Страшный, нелепый и странный,
И не сделали ничего.
Хаос дрогнул. Своё виденье
Высекали и день, и ночь.
Но ни вера, ни напряженье
Его не смогли превозмочь…
Снова шуршали шины,
По холмам синели леса.
И дорога, как свиток
--">