Синий дым [Юрий Борисович Софиев] (fb2) читать постранично, страница - 7


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

стёкла.
Заснул Адам под деревом в саду.
Склонился змей и искушает Еву.
И вот уже Архангел, полный гнева,
На землю гонит, к бедам и труду.
А грешников поджаривают бесы.
Склонясь над яслями, мычат скоты…
И с башенной огромной высоты
Поплыл удар густой и полновесный.
Перекрестились женщина, солдат…
Века, века о том же — о пощаде.
С такою же надеждою во взгляде…
И так же исчезают без следа.
Как грустно, что не существуют черти,
Как грустно, что не крестится рука.
Какая это мутная тоска,
Так унизительно искать бессмертья.
Вот если б мы уехали с тобой
Сейчас в Италию или в Египет,
Или шумели бы над головой
В Австралии гиганты эвкалипты,
Или волны ленивый, мерный всплёск
Мы слышали, и красных сосен пенье,
Или под стук ритмических колёс
Дремали бы в блаженнейшем томленье…
По улицам весёлых городов,
Мы, крепко взявшись за руки, как дети,
Бродили бы, без мыслей и без слов,
Бродили бы — всё позабыв на свете.
Как стало б на душе у нас светло.
От сердца бы всё горе отлегло.
Но в этой жизни счастье слишком редко.
Мы задохнёмся в нашей душной клетке.
1935.

«Предайся радости, а не печали…»

Предайся радости, а не печали
И сделай надпись на моём гробу:
«Благослови высокую судьбу,
Мы бедствия и странствия узнали».
— Всё это так. — С усилием сжимаешь
Бескровный рот. А я? — и след простыл!
И даже ты ведь так и не узнаешь,
Как я томился, бедствовал, любил.
1929.

«Всё выпито. Последняя, пустая…»

Всё выпито. Последняя, пустая
Бутылка убрана. Уже рассвет.
Летит обыкновенная, дневная,
Земная жизнь — навстречу и в ответ.
Выходим мы на улицу глухую.
(Чуть обозначен город по утрам).
Друзья мои, подумайте, какую,
Какую жизнь поднять хотелось нам!
Она ещё в рукопожатье каждом.
…Всплывает шар. Плывёт в тумане влажном.
Из чёрных труб густой клубится дым.
И грохот утренних телег по мостовым.
1931.

«Жизнью мужественной, настоящей…»

Жизнью мужественной, настоящей
Каждый каждому поможет жить.
В бедствиях, в паденьях предстоящих
Только б верному не изменить!
Вот мы расстаёмся утром рано.
День начнётся — всё пойдёт в разлад.
Сохраним же верность без изъяна
Человеческому слову: брат.
1933.

«От загара и от ветра бурый…»

От загара и от ветра бурый,
Над волнами ты имеешь власть.
Днём работаешь — толково, хмуро
Чинишь ты разорванную снасть.
Ну, и я, старик, тружусь до пота
Под немолчный и глухой прибой.
Ты смеёшься над моей работой
И качаешь белой головой.
О тебе я думаю: счастливец.
Ты в мой труд не веришь — блажь и ложь.
Думаешь: «бездельник и ленивец»,
Помогать тебе к сетям зовёшь.
А когда угаснет день несносный,
Труд дневной и мы доволочим,
Приходи на дальние утёсы —
Посидим, покурим, помолчим.
1933.

«Это было в сентябре, на хуторе…»

Это было в сентябре, на хуторе.
(Боже мой, какие были дни!)
Ты возилась с глиняною утварью,
Были мы на хуторе одни.
В тёплый полдень шли тропинкой узкою.
Огородами мы шли к пруду.
И стояла осень — южно-русская.
Это — в девятнадцатом году.
Были мы тогда ещё беспечные —
Даже улыбалась ты во сне.
Близкое, родное, человечное
В осени. Звериное — в весне.
И я помню, в странном просветлении
Обернулась и сказала ты:
«Господи! Как я люблю осенние
Грубые, деревенские цветы».
--">