Сон [Алина Дворецкая] (fb2) читать постранично, страница - 2
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (12) »
К Милиному ужасу, отец и мать постарели (нет, это не то слово для выражения сущности происшедшего, подумала она). Особенно отец. Год за годом, пока родители приезжали в Питер вместе и порознь, сначала к Миле, а потом к Миле и Володе, она не замечала изменений, происходящих в их лицах. Теперь же все морщины, все седые волоски, вся смятость и искаженность, свойственные старческим лицам, высветились с ужасающей ясностью. То ли родители Милы перешагнули тот самый порог, за которым необратимость старения возрастает в геометрической прогрессии; то ли в городе своего детства Мила ожидала увидеть тех, из детства, мамульку и папульку, стройных, поджарых, уверенных в себе, великолепных взрослых людей, без морщин, с гладкими и красивыми лицами, и контраст незнакомых своей старостью лиц со знакомой мебелью и обоями (ни разу не делали ремонта со дня отъезда Милы) так удивил и напугал ее. Мама, мама как будто еще была знакомой — ее желтое лицо со впалыми щеками лишь стало каким-то засушенным и шершавым, да пара глубоких нарисованных морщин пролегла между по-прежнему черными бровями… вот и все, если приглядеться, ничего странного, но отец! Мила вспомнила еще один свой страшный сон: как будто, вызванная материной телеграммой, приезжает к постели умирающего отца и видит страшное, на глазах разлагающееся фиолетовое лицо с черными впадинами между глаз… нет, конечно, нет, всего лишь пучки морщин на лбу, и в уголках глаз, и на щеках, и даже на подбородке; своим видом отец наглядно опровергал общепринятую истину, что будто бы мужчины старятся медленнее женщин. — Как отец постарел, — сказала Мила Володе, когда они остались вдвоем. — Да? Разве? — удивился тот. — По-моему, он и в прошлом году был такой же…
Мила с почти непристойным вожделением обнюхивала, ощупывала вещи в комнатах — все, как в детстве, только запах тлена и пыли во всем… запах старости. В большом сером шкафу, на нижних крючках, где когда-то висели Милины детские пальто, теперь была казнена коллекция старых зонтиков; крайняя слева вешалка гордо несла на себе шерстяной синий костюм, в котором мама ходила на родительские собрания в Милину школу; чуть ближе притаился папин клетчатый пиджак, памятный по фотографиям Милиного дня рождения, десять лет, первой круглой даты (чувствовала себя совсем взрослой, первые джинсы, индийские, кажется, и совсем новая короткая стрижка). В Милиных снах дальний угол шкафа прятал высокую крышку черного гроба (сверкал во тьме серебряный крест, выложенный тесьмой), а ближе к Миле сидел на корточках кто-то маленький, бурый, со сверкающими злобой глазами. — Знаешь, мама, — сказала за завтраком Мила, и уголок губ ее дернулся, как всегда, когда она нервничала или говорила что-то неприятное, но важное, — почему-то мне эта квартира всегда только в плохих снах снится. В кошмарах. — Да? — удивилась мама. — Хотя, знаешь, когда ты была совсем маленькой, у тебя много было кошмаров. Ты болела много, вот, наверно, и нервы. Пожара боялась под кроваткой, Бабы-Яги. Мы тебя даже к невропатологу водили. Он сказал, с возрастом пройдет. — Ну, не то чтобы я боялась этих снов, — сказала Мила. — Просто странно, я так любила свою комнату, эти обои розовые в цветочек… но мне никогда не приснилось ни одного хорошего сна про нашу квартиру. Вообще про этот дом. Знаешь, только жуть всякая… колдовство, покойники… ну, ерунда, ладно. Причем, когда эти кошмары начинаются, я тут же начинаю понимать, что это сон, всегда практически, и понимаю, что могу проснуться, если захочу, во сне знаю, что это сон, но живу, что-то пытаюсь победить в этом сне, и просыпаюсь потом, и как-то все это неприятно. — Это у тебя подсознательно, — сказала мама, — потому что ты всегда отказывалась сюда приезжать. Даже когда в институте училась, на каникулы мы с отцом к тебе приезжали. У вас в группе все иногородние на каникулы разъезжались, ты одна оставалась. — Я помню, — сказала Мила. — Ты у себя сама выработала это негативное отношение, — продолжала мама. — Тебе, видите ли, не хотелось приезжать сюда такой, какой ты уехала, ты же всем тут нарассказывала, что актрисой станешь, в мехах и на лимузинах разъезжать будешь… — Очень уж у тебя машина красивая, дочка, — осторожно встрял отец. — Ты же знаешь, какой у нас город бандитский. С тех пор, как ты уехала — только хуже стало. Одно ворье, порядочных людей совсем не осталось. Коррупция, убийства, — мафия, одним словом. Просто тебе Италия. Вон, недавно в газете писали — рядом с новым кладбищем, у леса,
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (12) »
Последние комментарии
22 часов 59 минут назад
23 часов 17 минут назад
23 часов 26 минут назад
23 часов 28 минут назад
23 часов 30 минут назад
23 часов 48 минут назад