Сон [Алина Дворецкая] (fb2) читать постранично, страница - 3

могил штук тридцать нашли несанкционированных. Кто там зарыт — уже и не узнать. Каждую неделю вон, пишут, кто-то пропадает. Все ищут. Сводки криминальные — такие же длинные, как у вас в Питере, только городок-то у нас маленький.

— Ты не пугай ее, — сказала мать. — Ребенок приехал старых друзей повидать, на родной город посмотреть, а ты ее пугаешь. Не одно же у нас бандитье, в самом деле. Среди твоих друзей и знакомых много воров и убийц?

Отец пожевал вставной челюстью в воздухе, подумал.

— Нет, все-таки нельзя такую машину под окнами оставлять. Угонят.

— Там сигнализация, папа, — возразила Мила. — Пока они замок с руля снимать будут, сто раз можно милицию вызвать. Да никто и не будет под этот вой возиться.

— А то я не знаю, что такое сигнализация! — рассердился отец. — Ты посмотри на улицах — не хуже, чем в вашем Питере, иномарок полно! Кому надо угнать — тот всегда угонит.

— Угонят — новую купим, — миролюбиво сказал Володя. — Тоже мне, беда.

Родители взяли для Милы с Володей путевку в дом отдыха; там, на берегу тихого, поросшего с краев желтыми кувшинками озера, Мила проводила какие-нибудь две недели каждого лета, когда была девочкой; в памяти остались розовые и голубые лодки со скрипящими уключинами, белый пятиэтажный корпус на пригорке, комары, вьющиеся стайками под причудливыми фонариками в аллее, вкусный стук пластмассового теннисного мячика о стол, шумные танцы в большом темном зале с золотистым паркетом (полная луна в стеклянных стенах-окнах, полоса свежего воздуха от входной двери к стене, любимый в этом сезоне мальчишка, неизменно стесняющийся пригласить). Что могло сейчас остаться от этого столь памятного сердцу места, Мила даже предположить не могла; нечто вроде предвкушающего волнения, смешанного с боязнью разочарования, поселилось внутри. Девчонкой она с интересом разглядывала пары, загорающие на пляже; чужая семейная жизнь казалась недоступной и притягательной. Теперь она сама будет с мужем, а деревянные воротца у въезда на территорию будут все те же, и теми же будут облупленные качели, и дубовые уродцы (деревянная скульптура!) на детской площадке, и тяжеленные, в полметра высотой шахматные фигуры на кафельных квадратных плитах желто-голубой площадки для игры в шахматы… Однако Мила понимала, что Володе будет скучно на озере, с которым его не связывали никакие воспоминания (что его может развлечь? русский бильярд? настольный теннис? бадминтон?), вдали от огней, многолюдных пляжей и экзотики их привычных мест отдыха (Кипр, Майорка, Анталия, греческий берег), поэтому она обрадовалась, узнав, что поездка в дом отдыха будет ограничена пятью днями.

— Туда теперь крутые ездят, все вроде вас, — сказала мама, глядя, как Володя отсчитывает деньги за путевку.

— У нас теперь полстраны крутых, а остальные — всмятку, — не к месту пошутил Володя; он до сих пор испытывал некоторую неловкость в общении с наивными Милиными родителями; Мила вспомнила, как в свой предпоследний приезд к ним в Питер, полтора года назад, отец (приехал зимой, один, без матери, в честь собственного ухода на пенсию, кажется) первый раз получил в руки доллары (хотел пройтись по магазинам, а рублей в доме не оказалось). Он долго, с интересом рассматривал зеленоватые бумажки, а потом нудно выяснял, сколько точно «советских» денег он должен за них получить; Мила, к сожалению, не была уверена в курсе доллара и тем более не знала, какой банк сегодня обменяет «зелень» наиболее выгодно.

Мила разыскала в своем старом письменном столе, среди тетрадок в клеточку с пожелтевшими листками и карандашных рисунков разного формата (портреты, они неплохо удавались ей когда-то) старую записную книжку. Исчерканный, исписанный вдоль и поперек, изрисованный цветочками и кошачьими мордочками, маленький потрепанный блокнот содержал в себе без малого двести имен и фамилий; многие, впрочем, были с адресами, но без телефонов, что мало интересовало Милу, она не собиралась появляться в чужих дверях этаким привидением из прошлого («Здравствуйте, я Мила N, а Лера дома? Мы с ней вместе ходили на сольфеджио в музыкальной школе, в пятом классе, у меня было сиреневое пальто в клетку, вы меня помните?»). Часть фамилий вызывала в памяти лишь слабый отклик, некогда знакомое сочетание звуков; кто это были такие, Мила не могла вспомнить (Дрозденко Саша — то ли одноклассница, то ли соседка из первого подъезда, но телефон какой-то странный, и никаких осязаемых ассоциаций… может быть, эта Дрозденко Саша — на самом деле мужского пола? тоже ничего не вспоминается). Еще несколько телефонных номеров были номера ее бывших поклонников, или как это лучше назвать — неизвестно; вот это тот кучерявый брюнет, с которым сидела на скамейке в парке, прогуливая последние перед выпускными экзаменами уроки; вот это вертлявый диск-жокей, которого безбожно очаровывала все в том же памятном доме отдыха, один поцелуй украдкой под смолисто пахнущей сосной, в ночь перед отъездом («мне нет даже