Красная Москва[Стихотворения 1996 года] [Владимир Иванович Салимон] (fb2) читать постранично, страница - 4


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

конец сезона.


Второстепенные детали

выходят на передний план.

Крестьяне рядятся в дворян.

Дворяне рядятся в крестьян.

Дожди пошли.

Дороги стали.


Слева направо из кулисы

то Лебедь белая плывет,

то Лебедь черная плывет.

Я той, что ножкой ножку бьет,

не помню имени актрисы.


Одилия или Одетта…

Офелия или Джульетта…

Иль поселковый почтальон

спешит за письмами в район.


На стареньком велосипеде

она чудовищную грязь

охотно месит,

веселясь

всемирно-исторической победе.

* * *
Ю. М.


Закоренелый иждивенец

на шее царства-государства.

Известны все твои мытарства.

Теперь ты — немец.


Вчера — еврей. Назавтра — турок.

Чуть свет заглянешь в переулок,

нос сунешь, не подозревая,

что там — пивная.


Что незнакомец, пьющий пиво,

при рассмотрении ближайшем

окажется несправедливо

забытым лириком тончайшим.


В своем отечестве нет места

равно — отважному герою,

поэту, склонному к запою —

вне специального контекста.


Определенного сюжета,

который столь же характерен,

сколь несуразен и чрезмерен.

Как свод законов Хаммурапи.

* * *
В огне потрескивают сучья,

тогда как косточки — трещат.

Когда вонзаются в них крючья,

бычки от ужаса мычат.


Я видел их на скотобойне

подвешенными к потолку.

Щека к щеке. Ушко к ушку.

Колокола на колокольне.


Малинового перезвона

не позабуду никогда,

как обжигающий уста

вкус «Огуречного» лосьона.


Как запах «Беломорканала»,

с которым связаны навек,

но не судьба морей и рек —

скорей крушенье идеала.


Тоска. Отчаянье. Подагра.

Бессмыслица,

абракадабра —

зубодробительный артроз.

Способность доводить до слез.

* * *
Быстро выветрился дух.

Ощутим едва-едва,

как залеченный недуг

не на глаз, а лишь на слух.

«Красная Москва».


Пролетарии всех стран,

воссоединясь,

под окном моим с утра

месят грязь.


Каждого из них в лицо

знаю я давно.

И, хотя я пью винцо,

а они вино,


между нами заключен

мирный договор.

Без обмана поделен

на две части двор.


Надвое поделена

солнечная сторона.

Теневая — пополам:

банки-склянки… мусор-хлам…

* * *
О чем по-испански

голландцы —

пропойцы и голодранцы —

всю ночь в Нефтюганске.


В Челябинске. В Сольвычегодске.

По-скотски

ругаются напропалую,

спать не дают вчистую.


Да я и не сплю,

листая

журнал от конца к началу

и думая мало-помалу,

что значит одна шестая


в сравненье с одной двадцатой —

объема и веса мерой,

примерно равной бутылке

проклятой

белой.

* * *
Дремучий вымысел. Игра

воображения — и только.

Пора прощаться, друг мой Колька.

Пора.


Снежок припудрить поспешил

носы и уши.

Еще бессмертны наши души.

Но из последних сил.


С трудом от стула оторвав

измученное тело,

я чувствую — приспело:

мне нужен костоправ.


Какой-нибудь Касьян

из Кобеляков.

Душой и телом одинаков.

Могуч.

Осанист и румян.