Урок кириллицы [Николай Владимирович Переяслов] (fb2) читать постранично, страница - 2

Книга 27547 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

вот уже десяти с лишним лет на каждом углу демократия не позволяет сыну оператора котельной (то бишь попросту говоря - кочегарши) рассчитывать на взаимную любовь даже с троюродной племянницей губернатора российской области. И не потому ли, подумалось мне, наша самая читающая страна в мире почти в одночасье отшатнулась от своей великой литературы, что её высокие, но абстрактные истины оказались абсолютно не приложимыми к реалиям нашей внезапно понёсшейся, словно автобус по ухабам, жизни?

Стояли Новогодние праздники, проходя с работы и на работу заснеженной сельской улицей, я смотрел на соседские дворы, где веселилась отпущенная на каникулы ребятня, и странным виденьем грядущей поры вставало вдали все пришедшее после: все мысли веков, все мечты, все миры, всё будущее галерей и музеев, все шалости фей, все дела чародеев, все ёлки на свете, все сны детворы. Весь трепет затепленных свечек, все цепи, всё великолепье цветной мишуры...

...Всё злей и свирепей дул ветер из степи...

И я вдруг отчетливо понял, что, просиживая дни в полупустой библиотеке села Рождествено, я никогда в своей жизни ни на какие вопросы не отвечу, а потому, порывшись в записных книжках армейской поры и отыскав там адрес незабвенного Фимы Таракьянца, я написал ему письмо с просьбой разузнать, не найдется ли для меня какой-нибудь возможности устроиться в столице. Месяца полтора-два я с нетерпением заглядывал в почтовый ящик, а потом, как это обычно и случается, забыл о своем "запросе", переключившись мыслями на какие-то текущие местные дела. Однако в начальных числах августа наш бессменный почтальон Тишкин все-таки принес мне ответ, в котором Фимка для начала обзывал меня несколько раз мудаком, а потом говорил, что если бы я сразу же после дембеля рванул в белокаменную, то уже бы давно заработал себе на небольшую квартирку, служа в охранной службе какого-нибудь банка или офиса. А теперь все самые лучшие места уже заняты и, чтобы подыскать что-нибудь достойное, придется хорошенько покрутиться, но для этого, мол, мне надо приехать в Москву самому и походить по различным конторам. Ночлег и интересное время провождение на эти дни он берёт на себя, ну, а удачу возлагает на Бога...

Прочитав письмо Таракьянца, я тут же написал заявление на отпуск и побежал к нашей заведующей Эльвире Марковне.

- Ну что ж, ну что ж, - в раздумии произнесла она, ознакомившись с моей просьбой. - Это, наверное, даже кстати, что ты едешь в столицу. Весьма кстати... Я тут как раз пробила в Управлении культуры разрешение открыть при библиотеке музей нашего писателя-земляка Василия Горохова, и мы с ним договорились, что он передаст нам для этой цели часть своего личного архива. Вот ты его у Василия Николаевича и заберешь, я думаю, это будет сделать нетрудно. Так что можешь считать эту поездку командировкой...

Она дала мне листок с телефоном Горохова, подписала заявление на отпуск и даже пообещала по доставлении гороховского архива решить вопрос с возмещением дорожных расходов. После этого я побросал в дорожную сумку кое-какие манатки, купил в подарок Фимке бутылку лучшей в России водки "Расторопша" самарского завода "Родник" и на всякий случай - вдруг он живет с сестрой или матерью (я это, честно говоря, как-то совершенно забыл) коробку самых лучших в стране конфет шоколадной (опять-таки, блин, самарской) фабрики "Россия", а затем переплыл на катере на левый берег Волги, вскочил в первый же идущий в столицу поезд, в котором нашлось для меня свободное место, залез на верхнюю полку и чуть менее суток, сжимаясь под серой простыней, гордился пространством за то, что росло на дрожжах, и уже следующим вечером звонил в обитую черным дерматином бронированную дверь Фимкиной квартиры в одном из новеньких домов на Марьинском бульваре всё разрастающейся столицы.

Из-за того, что район Марьино, где жил Таракьянц, был, как мне пояснил один встретившийся мужик, только недавно построен Лужковым на месте бывших полей аэрации ("- Ну, говносборников, бля... Сюда раньше со всей Москвы дерьмо сваливали...") и люди ещё не успели разобраться в его не совсем четкой планировке, на поиски нужного мне дома ушла целая куча времени, но поскольку, выезжая вчера из Самары, я не решился беспокоить друга телеграммой с просьбой о встрече, то теперь был вынужден искать его жилище самостоятельно, плутая среди новостроек и выслушивая самые противоречивые советы встречных.

Но вот, наконец, мой палец утопил черную кнопочку звонка, за дверью послышались чьи-то шаги, звякнули какие-то запоры и цепочки, и я оказался в объятиях своего боевого товарища.

- Лё-ёха-а! Ты-ы! Ну, ва-аще-е прикол! - орал он дурным голосом, таща меня за собой внутрь квартиры. - Пацаны, знакомьтесь, это мой армейский корефан Лёха! Он меня, бля, в Грозном на себе из-под обстрела выволок, когда меня там чехи подстрелили! В натуре! Как мешок картошки с базара, объявил он сидящей в одной из комнат компании, в которой, между тем, были отнюдь не одни пацаны.

- Лёха, Лёха, Лёха, без тебя нам плохо, - тут же