Ночные бульвары [Богомил Райнов] (fb2) читать постранично, страница - 19


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

повторял глупо и стесненно одно и то же:

- Марианна... Не плачь, Марианна. Не надо, Марианна.

А Марианна плакала и напрасно пыталась подавить свои всхлипывания. Она хотела что-то сказать, но всхлипы все так и давили ее, и Робер ощущал рядом со своей щекой ее мокрое лицо и неловко обнимал ее, все повторяя и повторяя свое.

Наконец она овладела собой, слегка отстранилась от него, достала из сумки платочек и утерла глаза.

- Я думала, все кончено.

- Ничего не кончено. Все только сейчас начинается.

- Когда увидела, как ты уходишь, подумала, что все кончено.

- Я тебя сильно ударил?

- Не знаю. Когда я увидела, как ты уходишь... решила, что все кончено.

- Но потом же увидела, что я иду к тебе.

- Да. И даже не поверила.

Она машинально попыталась немного навести порядок у себя во внешности. Достала зеркальце, помаду и подвела губы.

- Но я это ради тебя сделала, Робер. Клянусь тебе, что я ради тебя это сделала...

- Мерси.

- Иной раз случалось это ради нескольких обедов делать или чтобы хозяйке что-нибудь кинуть, а сейчас я обошла впустую все эти дыры и не нашла ни сантима, и подумала о том, как ты сидишь там у входа с разбитой головой, и сказала себе, что нельзя не сделать это для тебя, ты ведь ждешь...

- Ладно. Прекрати.

- Боже, Робер, не вскипай опять. Попытайся меня понять. Для меня это давно уже не больше, чем краткая гнусность, и я лгала тебе, когда рассказывала, что заключаю только долгосрочные сделки с богатыми стариками, лгала тебе, потому что это у меня давно в прошлом и у меня уже не та внешность, чтоб меня богатые старики покупали, а я живу, как могу, и если еще не выставила себя на тротуар, то только потому, что много повидала и знаю, что непременно стану добычей сутенёров. Я конченная, Робер, конченная окончательно и до конца, и...

Она снова расплакалась, на этот раз сдавленно, лишь тихо всхлипывая.

- ... и я совсем одна - я всегда была одна, еще с тех времен в Эксе всегда одна и всегда без мужчины при таком количестве мужчин, и всегда ждала, что случится чудо, но чудес не случалось, не происходило никаких чудес, а ты пришел так поздно, когда все уже кончено, чтобы найти одни лохмотья, на которых только имя и осталось...

- Успокойся, - тихо сказал Робер. - Ну же, успокойся. Сначала тебе надо успокоиться. После поговорим. И хватит нам здесь стоять. Пойдем.

- Куда?

- Посмотрим. Главное, пойдем.

- Я не дойду до Марны, Робер. На этих каблуках...

Потом нагнулась, сняла с себя туфли и взяла в руку.

- Хорошо, пойдем.

* * *

Они шли больше часа, изможденные и молчаливые, по длинным пустым ночным бульварам, потом по темным аллеям леса Венсен, потом по обочине извивающегося по холму шоссе, и сейчас, поднявшись на высоту, остановились перевести дух.

Светало. Черная синь неба светлела, и сияние города - грязно-красноватое едва мерцало далеко с той стороны темной линии леса.

- Дай мне в конце концов эту легендарную последнюю сигарету, - сказал Робер, садясь в яму у дороги. Марианна села рядом с ним, открыла сумку и достала немного помятую папиросу.

- Разделим пополам, - предложил Робер.

- Не говори глупостей: это значит выбросить два окурка. Кури и оставь мне немножко.

- Станем курить по очереди, - решил Робер.

- Так будет честнее всего.

Он закурил и жадно вдохнул дым, потом, еще не выдохнув до конца, вдохнул второй раз и подал сигарету Марианне. Марианна сделала одну затяжку и вернула ему.

- Милостыни не прошу, - проворчал Робер. - Будем курить поровну.

- Ты как ребенок, - сказала Марианна. - Совсем как ребенок. Ребенок с сердитым взглядом и морщинами под глазами.

- И в красной шапке. Маленькая Красная Шапочка, как тебе? Только не воображай себе, что ты страшно мудрой стала. Мудрость и ты, это, знаешь, не синонимы.

- Ладно, это ты мудрый.

- Нет, я тебе серьезно говорю. Ты с тех еще пор одни глупости вытворяла, причем с убеждением, что ты страшно практична.

- Например?

- Например, вся эта твоя история с Филиппом. Если, конечно, то, что ты не была в него влюбена, опять не одна из твоих выдумок.

- Я не лгу тебе, Робер.

- С каких пор? Пять минут или один час?

- Ты невозможен. Ты и правда как ребенок, только упрямый и жестокий которому непременно надо сломать игрушку, чтобы посмотреть, что у нее внутри.

- А ты, мудрая и опытная, должна понять, что ты для меня не игрушка и никогда ей не была, и, хоть ты и привыкла, чтобы тебя считали игрушкой, пора тебе уже усвоить, что я, может быть, единственный дурак, который воспринимает тебя как что-то другое, и, возможно, это и правда - самая большая моя глупость, но это так, и пойми это раз и навсегда.

- Я знаю. И потому обманула тебя - не обманула, а скрыла - потому что боялась, что ты погнушаешься и бросишь меня даже сейчас, даже в эту ночь, когда и сам в том же грязном белье и у тебя нет большого выбора.

- Ты спокон веку мне лжешь. Еще с тех пор, когда сказала "нет", потому что жить, мол, не можешь без Филиппа.

- Я не лгала тебе. Я лгала себе самой, потому что правда так думала. Он был забавнее тебя, этот Филипп, и я думала, что рядом с ним