Операция Хаос [Пол Уильям Андерсон] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

умозрительными допущениями; если ученые доказали, что человек может неожиданно проявлять способности, о каких никто до сих пор и не подозревал — быть может, некоторые древние легенды и приемы магии все же являются чем-то большим, нежели простыми сказками? Гипноз и лечение психосоматических расстройств с помощью самовнушения тоже когда-то отметались и считались сказками. Что из отвергаемого нами сегодня могло опираться на подлинные наблюдения, пусть мимолетные и случайные, сделанные еще до того, как возникла наука и присвоила себе право решать, что может быть открыто в будущем, а что — нет? Этот вопрос касается одного-единственного мира — нашего. А как насчет других? Волновая механика уже сегодня допускает, что бок о бок с нашей может существовать в том же пространстве иная Вселенная. Не так уж трудно сделать следующий шаг и предположить, что таких Вселенных может оказаться несметное количество. Логически рассуждая, в каждой из них законы природы могут быть чуточку иными, а потому все, что мы только можем себе представить, может существовать где-то в безграничной, неизмеримой действительности.

Большую часть лекции Хольгер зевал, а потом, когда мы отправились чего-нибудь выпить, иронически бросил:

— Эти математики так напрягают мозги, что ничего удивительного нет, если они впадают в метафизику. Ставят все вверх ногами.

Я злорадно ответил:

— А ведь ты, не зная о том, употребил самое верное определение.

— Это какое?

— «Метафизика». Толкуя буквально, метафизика — это то, что лежит «за физикой», вне ее. Иначе говоря: там, где кончается физика, которую измеряешь инструментами и приборами, обсчитываешь на логарифмической линейке, начинается метафизика. Как раз в этой точке мы с тобой, парень, сейчас и находимся — в точке, где кончается физика.

— Ха! — он осушил бокал и заказал еще. — Вижу, тебя это захватило.

— Возможно. Ты только подумай — разве мы знаем в полном смысле этого слова, что такое физические измерения? Может, мы просто-напросто присваиваем им названия, ничего общего не имеющие с сутью? Хольгер, что ты таксе? Где ты? Что ты, где ты, когда ты?

— Я — это я. Я здесь. Сейчас. Пью что-то, не первосортное, кстати.

— Ты — в равновесии с чем-то. Связан с одним из элементов конкретного континуума, общего для нас обоих. Этот континуум — вещественное воплощение конкретной математической зависимости меж пространством, временем, энергией. Иные из этих зависимостей мы знаем под именем «законов природы». И потом мы создали пауки, которые называем физикой, астрономией, химией…

— У-уффф! — он поднял бокал. — Перестань уж. Пора и выпить как следует. Скооль! [1]

Я замолчал. Хольгер тоже не возвращался больше к этому разговору. Но он не мог его не запомнить. Быть может, это ему чуточку помогло — гораздо позже. По крайней мире, я на это надеюсь.

За океаном вспыхнула война, и Хольгер потерял покой. Месяц тянулся за месяцем, и он становился все мрачнее. Стойких политических взглядов у него не было, но он с яростью, удивлявшей нас обоих, твердил, что ненавидит фашистов. Когда немцы вторглись на его родину, он три дня пил без перерыва.

Однако оккупация Дании проходила довольно спокойно. Проглотив горькую пилюлю, правительство — единственное правительство, поступившее так — осталось в стране, которой был придан статус нейтрального государства под немецким протекторатом. Не думайте, будто это был акт трусости. Он означал еще, что король смог несколько лет препятствовать насилию, особенно по отношению евреям — а ведь такое насилие было уделом всех других попавших в немецкую неволю народов.

Хольгер себя не помнил от радости, когда датский посол в США выступил на стороне союзников и предложил американцам высадиться в Гренландии. Большинство из нас уже понимали, что рано или поздно Америка будет втянута в эту войну. И наилучшим выходом для Хольгера было бы дождаться этого дня и вступить в армию. Впрочем, он мог уже сейчас встать в ряды британских войск или частей «Свободной Норвегии». Часто, сам себе удивляясь, он говорил мне:

— В толк не возьму, но что-то меня от этого удерживает…

В 1941 году стали приходить известия, что Дания сыта по горло. До взрыва еще не дошло (он случился в конце, концов в виде забастовки, и немцы, свергнув королевское правительство, стали править страной, как еще одной завоеванной провинцией), но слышались уже выстрелы и разрывы динамитных бомб. Потратив много времени и пива, Хольгер наконец решился. Его вдруг охватило неизвестно откуда взявшееся яростное желание вернуться на родину.

Мне его решение казалось бессмысленным, но отговорить его мне не удалось. И я отступился. «В-седьмых и последних», как говорят его земляки, он был не американцем, а датчанином. И вот он уволился с работы, устроил нам прощальную вечеринку и отплыл на шведском пароходе. Из шведского порта Хельсинборг он на пароме перебрался в Данию.

Наверняка немцы первое время не