Мастерская отца [Владимир Иванович Харьковский] (fb2) читать постранично, страница - 3

лица и оживило какое-то неясное воспоминание о прошлой жизни. Сережа вздохнул, растревоженный этим неожиданным ощущением, и засмеялся. Отец подмигнул ему, закинул на спину рюкзак, и они пошли.

Каждый шаг крупных отцовских башмаков с тяжелой литой подошвой из каучука звучно и ясно отпечатывался на степной дороге, засыпанной гладкой речной галькой. Сережа шел рядом, и его взгляд был направлен не в далекую сиреневую мглу на горизонте, куда вела дорога, а несколько ближе, и он ясно видел то, что лежало, росло и двигалось. До белизны выгоревшие стебли растений у обочины, просыпанные хлебные зерна, которые не успели склевать птицы и унести в свои подземные кладовые сурки, суслики и мыши, сиреневую гальку, крупный кварцевый песок, обломки двустворчатых раковин, перебегающих дорогу жуков, черную мохнатую гусеницу…

В его сознании одна картина сменялась другой: тусклые, отшумевшие стебли костра, закостеневшие прутики гранатника, угрожающе скрюченный татарник, впрессованный в светло-коричневую степную землю речной грунт, который возили на дорогу целинники, чтобы сделать надежным путь к районному элеватору.

Запахи степного мира, так поразившие его в первый момент, когда он вышел из кабины бензовоза, теперь стали привычными, словно он успел напитаться ими. Но вдруг его ноздри дрогнули, ощутив нечто хорошо знакомое в пугающей близости. Он поискал глазами  э т о.

На обочине лежали обгоревшие автомобильные шины. Они были сожжены давно, потому что степная пыль почти скрыла следы огня. Лишь в одном месте можно было различить, как податливый черный каучук застыл пузырями.

— В буран здесь три дня загорали наши ремонтники из второй бригады, — сказал отец, кивая на золу. — От машины осталось одно железо… Повезло просто ребятам…

— Их искали? — спросил Сережа.

— Конечно! — воскликнул отец, поправляя лямку рюкзака. — Но все дело в том, что они в буране сбились с главной дороги, никто же не мог знать, что они здесь…

…Сквозь сон Сережа вдруг почувствовал, что засветили керосиновую лампу. Электричество с одиннадцати вечера в деревне отключали. От открыл глаза и увидел: комната наполнилась людьми в медвежьих шубах и нагольных бараньих тулупах. Люди с улицы принесли запахи снежного ветра и кислой шерсти.

С изумлением смотрел он на ночных гостей, поражаясь обилию шерсти и долгополости одежд… Оказалось, что они везут оборудование на тракторных санях. Мотор подвел, ну и пошли, не пропадать же в степи!.. Пришельцам тут же вскипятили воду. Еда у них нашлась с собой. Один мужчина уронил полкаравая, словно камень грохнулся об пол…

Вздохнув, Сережа пристально глянул вперед. В степи что-то переменилось. Если вначале они шли, как бы рассекая плотную стену неподвижного теплого воздуха, который тревожили лишь изредка короткие свежие всплески, как пузырьки в стакане воды, поднимающиеся время от времени на поверхность, то сейчас встречный поток стал напряженнее, ровнее. В нем ощущалась тревожащая свежесть озерных трав, ила и воды. Они вышли к окраине большого степного болота, мочажине, как называли его в здешних местах. Крупными зелеными ежами темнели по болоту кочки, редкими островками — там и тут — росли камыши и осока. Из глубины мочажины слышалось старческое покряхтывание гагар, пронзительные крики куликов, сонное бормотание журавлей, отрывистые, словно воинские команды, крики гусиных вожаков.

От мочажины тянулся длинный пологий подъем, который они с отцом преодолели уверенно и быстро.

— А вот и маяк! — бодро сказал отец. — Мы с тобой отмахали без малого километров пять…

Впрочем, отец тут же поправился: это не маяк, а обычный геодезический знак, построенный в виде двойной усеченной пирамиды.

Неподалеку от маяка лежали крупные обомшелые валуны. Отец скинул с плеч рюкзак, и они присели на теплые камни. Сережа вдруг обратил внимание на перемену света в природе: из голубовато-серой окраска травы стала оранжевой. И тень, которую бросал на землю деревянный маяк, наполнилась фиолетовым сумраком…

Под его ногами что-то шевельнулось. Он глянул вниз и увидел коричневую ящерку, выбежавшую из-за камня. Она замерла, словно осваиваясь с незнакомцами. В ее крошечном черном глазу ослепительной оранжевой точкой отражалось заходящее солнце. Кожица под нижней челюстью ящерки медленно двинулась, на миг появился тонкий раздвоенный язычок, и она тут же ускользнула в тень серого гранита.

Отгорел огромный, вполнеба закат, и солнце ушло за сухие вянущие травы, и лишь, как отблеск этого заката, играл теперь в длинных, рвущихся вверх языках пламени оранжевый отсвет.

Искры из костра поднимались высоко вверх и гасли. Горячий невидимый жар огня время от времени трогал лицо Сережи, и он старательно пододвигался к отцу, сидевшему на куче сухого бурьяна.

Изменчивое трепетное пламя лепило, и тут же развеивало, из своей невесомой плоти призрачные очертания какой-то бывшей жизни — причудливые растения, деревья, животных. Где-то