Этот добрый жестокий мир [Олег Игоревич Дивов] (fb2) читать постранично, страница - 5


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

удовольствия нарушать все мыслимые законы. Мы с дедом, рука об руку, как когда-то, строили лифт. Прописывали его прямо изнутри программы.

— Помнят руки-то, помнят, — приговаривал академик, посмеиваясь. В дыму, в грохоте мы решали задачку века. Через какое-то время пришел голод. Из тумана тотчас вынырнул Сергей.

— Машута, у тебя показатели падают, — деловито сообщил он. — Хлопай рукой. Здесь.

В руке оказался бутерброд с колбасой и листом салата. Пошарив еще немного, я вытащила из реала стакан молока. В этом вся мама! Знает же, что я не переношу молоко. Но ведь полезно.

Дед не стал даже пить. Он считал и прописывал, выдергивая из плотной вязи здешней, нереальной реальности какие-то ему одному ведомые запчасти для лифта. А потом наше детище заработало.

— Давай, Машка-промокашка, канал проходи. Я-то только на полгода знаю.

Я нырнула в лифт, долго шарила рукой и пыталась заставить свои губы там, в реале, выговорить просьбу, пока мама догадалась подсунуть мне под ладонь шлем управления лифтом. Я вытащила шлем в виртуальность и, с трудом справляясь и досадуя на неуклюжесть виртуальной оболочки, затолкала голову в шлем.

Вошла.

Это всегда — как тетрис. Временные части, блоки, неровные, так не подходящие друг другу. Но потом они складываются, сливаясь в тоннель. И ты идешь в глубь прошлого. День, еще день, месяц, полтора. Потом становится труднее. Чем глубже в прошлое, тем бесформеннее блоки. За каждый день ты крутишь и крутишь хронопазл на миллион крошечных кусочков, пристраивая на место часы и сутки.

— Куда выводить, Сережа?!

Я почти кричу, не зная, в какой из реальностей меня услышат.

— На пару дней раньше нашего поражения сможешь? — говорит он откуда-то издалека.

И я вращаю, поворачиваю, соединяю бесконечные глыбы минувших дней, пробиваясь туда, где закончится мое счастливое настоящее.

В день Победы.

Буквально выпадаю из лифта, достигнув цели. И в него тотчас прыгает Сергей. За ним — пара одинаковых ботов — сын и будущая невестка. А потом — навоеванные и опытные рядовые моего мужа. Да, эту пару сотен бойцов сольет с новыми версиями в течение суток. Но на сутки у наших будут лишние руки, лишние головы. Да и пара сотен автоматов — тоже лишними не будут. Бойцы прыгают в лифт, который я удерживаю, как барашки, которых считают перед сном. Десятый пошел, сороковой пошел, сотый пошел… Наконец я устаю их считать. Кажется, что голова вот-вот взорвется. Это время, сопротивляясь моему дерзкому вмешательству, сдавливает на моем горле невидимые пальцы.

Дед подхватывает меня грубо обсчитанными руками и помогает лечь.

Я пришла в себя дома, на диване возле компьютера. В комнате — врачи и генералы. Только «часики», ни одной звезды. Хроноразведка. Для остальных последние недели изменились навсегда. В их памяти остались совсем другие события. В их жизни и молоко и золото стоят по-прежнему, а в сети Минобороны никогда не хозяйничали чужаки.

Из приглушенных голосов я поняла, что мы не только не проиграли войны — мы победили! Кто-то тихо песочил Сергея за то, что страна едва не лишилась лучшего хроноинженера. Я не открывала глаз, пока все не разошлись.

— Мам, — Коля потряс меня за плечо. — Мы всех выгнали. Давай по котлетке, а? Ты же не спишь уже, я вижу.

Через пару дней к нам явился дядя Жора, судя по цветущему виду, давно не бывавший на передовой.

Говорил он долго. Дядя Жора умеет говорить долго и красиво. Пока говорил, незаметно умял все офицерские булочки, даже те, которые с повидлом. Сообщил, что Сергея за проявленный героизм повышают в звании, хотя о том, что мы сделали, «всем и каждому знать не положено». А Колю и Катю приглашают — «пока на сборы», поправился дядя, заметив мой убийственный взгляд, — в военную академию.

Понятно, я попыталась отговорить. Но сыну не хотелось расставаться с отцом, а Катерине — с пулеметом. И я отступила. В полутемную комнату со шторами поставили еще компьютер — попроще, для сборов. Кате остаться у нас не позволили родители, и девочка долго обнимала меня на крыльце, прежде чем поднять с травы свой велосипед и со звоном умчаться по улице.

А следующим утром курьер привез двойную порцию офицерского теста.

Пожалуй, правы те, кто говорит, что быть женой военного непросто. Я их понимаю. Но я люблю эту тишину. Тишину мира, которую не нарушает ничто, кроме шороха пальцев по столешнице, тихого гудения системы охлаждения машин и звонка, когда мальчик-курьер резко осаживает свой велосипед у моего крыльца.

Говорят, умная женщина не скучает в одиночестве. Пожалуй, те, кто так говорит, не совсем правы. Но у меня есть книги. Сейчас, когда наступил мир, увольнительные Сережи и Коли не так коротки, и мы часто ходим в театр и кино. Я гуляю в парке и иногда — ведь командование в курсе моих маленьких слабостей — заглядываю к маме и деду. В полдень, когда соседи прячутся от духоты под навесами в своих садах и на улице не видно ни одного велосипеда, я сижу на крыльце и просто смотрю. Прикрываю ладонью