Продолжая путь [Дмитрий Стахов] (fb2) читать постранично, страница - 3

губастый рот.

— Огонька, огонька дай, огонька! — сказал он, а после того, как я подошел, наклонился к нему, щелкнул зажигалкой, он посмотрел на меня, сощурившись от дыма, и спросил:

— В корпус надо, что ли?

— Ну, в корпус, — в тон ему ответил я.

— Так бы сразу, гы-гы, — он густо сплюнул себе под ноги, — а то — звоночек, ля-ля! В корпус надо, понимаешь, в корпус! Пошли! — он легко вскочил, пошел впереди меня.

Мы вошли, повернули налево, направо, передо мной прямо-таки разверзались уходящие вниз ступени, по которым этот тип легко сбежал и пропал, а я, начав спускаться, поскользнулся, загремел по ступеням до самого их конца, да еще после них прокатился метра полтора-два и оказался в маленькой комнатке возле покрытого клеенкой столика с поблескивающими на нем темного стекла банками. На стуле, рядом со столом, сидела женщина с большим животом, со сложенными на животе красными руками, ноги ее в дырявых заскорузлых чулках, как шлагбаум, перекрывали вход в начинавшийся из комнатенки коридор, глаза были закрыты: она спала. Поднявшись, я перешагнул через ее ноги, пошел было по коридору, но она спросила мне в спину:

— Ты с перевозки, что ли?

Оглянувшись, я увидел, что глаза ее по-прежнему закрыты, но, тем не менее, несмело кивнул.

— Ага! — она скривила губы. — Иди отсюда!

— У меня там мать, мама там у меня…

— Какая мать! Где?! — заорала она, открывая глаза, пытаясь схватить меня за куртку, но я увернулся, удрал: завернул за угол, побежал по коридору дальше, пригибаясь под нависающими трубами, повернул еще раз и, окончательно заблудившись, остановился. Около выключенных лифтов стояла одинокая каталка. Я подошел поближе: под простыней лежал покойник, поверх накрытого лица были положены очки в толстой пластиковой оправе с очень сильными стеклами. Одна дужка была сломана и перевязана ниткой. Тут кто-то тронул меня за локоть: та женщина меня догнала.

— Я ж тебе говорила, сынок, говорила? — спросила она тихо и заботливо начала оттаскивать меня от каталки. — Ну, ведь говорила? Какая уж тут мать… Пойдем уж…

Мы как-то очень быстро добрались до ее столика, перед нами возник мой знакомый в сапогах.

— Выведи его! — приказала ему женщина, и мы, поднявшись по лестнице, пошли по какому-то бесконечному коридору. Мой провожатый семенил за мной, бормотал, словно оправдывался:

— Что же ты? Надо было за мной, а ты куда? Надо было — сразу, я — туда, ты — туда, я — туда, ты — туда! А ты? Теперь все!

IV

Итак, я оказался за воротами больницы. Пробираясь к остановке между припаркованными возле ворот машинами, я насвистывал какой-то мотивчик: приятно было идти между ними — как-никак — будущие клиенты. Средь них обнаружился и старый знакомый: машина участкового врача — сам ишачил на полставочки где-то в глубинах больницы — стояла, выставив напоказ новенький, еще незакрашенный порожек. Я наклонился — работа была сделана на совесть — удовлетворенно покивал, а распрямляясь, облокотился о капот соседней машины: он был теплый. Одним словом — хозяин этого «Жигуля» сам был виноват: я всего лишь дернул дверцу; она открылась, и мне ничего не оставалось делать, как влезть, достать свой универсальный ключ. Подлец «Жигуль» завелся с полоборота.

Поначалу я покатался по темным улицам, потом сообразил, что хотя и расширяю круги, но далеко от места угона не удалился. И я выехал на проспект, поехал по нему, нырнул под эстакаду, вынырнул на мост, проскочил кривой переулок, вырулил на бульвар. Мне было чертовски хорошо, и я решил заняться частным извозом.

Кого попало возить не собирался. С другой стороны, образ потенциального пассажира как-то слишком расплывался, и, минуя многочисленные протянутые руки, я начал испытывать некоторое смятение.

В конце концов образ оформился так, как должен был оформиться: она шла у края тротуара, оглядываясь, и уже почти что безнадежно помахивала рукой.

Я обогнал ее, прижался к тротуару, остановился, наклонился и открыл правую дверцу.

— Пожалуйста, — сказал я, глядя на нее снизу вверх.

Ей, ясное дело, очень нужно было ехать, а она еще и поколебалась, поморщила носик. Потом, конечно же, села.

Когда-то я даже мечтал о чем-то в этом роде: поздний вечер, неспешная езда, девушка, с кратким угуканьем угощающаяся сигаретой, запах табака, духов и немного бензина, я, небрежно ведущий машину и задающий ненавязчивые вопросы. Я хотел попросить ее пристегнуться, но увидел, что она — сама дисциплинированность — уже по собственному почину возится с ремнем. Я взглянул на нее повнимательнее: надутые губы, торопливо накрашенные глаза, округлый подбородок. «Ты этого хотел?» — спросил я себя, усмехнулся, а она, наконец-то пристегнувшись, устроила поудобнее на коленях свою сумку, положила на нее сцепленные пальцами руки: из ее рук каким-то странным букетиком торчали перчатки.

Я доставил ее прямо к подъезду и, весь во власти лирического настроения, отказался от протянутой трешки.

— На кофе