Эта сильная слабая женщина [Евгений Всеволодович Воеводин] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Все-таки было странно и, пожалуй, даже страшновато идти по брошенной людьми деревне, которую скоро снесут бульдозеры. В этих тихих домах, лишенных людских голосов и запахов прочного жилья, чувствовалась  о б р е ч е н н о с т ь. Поэтому, когда Любовь Ивановна услышала звук льющейся воды, то невольно пошла на него и увидела женщину. Большая, грузная, немолодая — лет пятидесяти, — с нескладной фигурой, в одних трусиках (стесняться-то некого), женщина мылась на крыльце, и Любовь Ивановна сказала:

— Холодно же, простудитесь.

— Что? — повернулась к ней женщина. Голос у нее был хрипловатый, такой бывает у курящих. — А, ерунда! Я зимой снегом натираюсь, и ничего. Это у вас, городских, ветерок дунет — и сопли до полу.

— Ну уж! — улыбнулась Любовь Ивановна, оглядываясь. — А вы почему остались здесь?

— Заходите, — сказала та. — Чего через забор-то разговаривать? С какой организации?

— Ни с какой, — ответила Любовь Ивановна.

Женщина уже растиралась полотенцем, и кожа у нее была красной. Любовь Ивановна толкнула калитку. Потом она так и не поймет, почему не отказалась зайти, не прошла мимо, — быть может, потому, что эта женщина, одна в пустой деревне, показалась ей забытой, что ли, брошенной здесь или похожей на тех кошек, которые не могли отвыкнуть от своих обжитых мест.

Но все было очень просто: этой женщине еще не успели дать жилье в новом доме, как всем другим. Ведь всегда кто-то должен оказаться последним, верно? Ее звали Ангелиной Васильевной, и через несколько минут она уже обращалась к Любови Ивановне на «ты» и одевалась при ней как ни в чем не бывало, потом пошла ставить чайник, — и все это делалось так, будто к ней заглянула соседка, а не случайная прохожая. Любовь Ивановна догадалась: а ведь это у Ангелины Васильевны, скорее всего, от одиночества…

Пока хозяйка была на кухне, она быстро оглядела ее маленькую комнату, где все еще стояло на своих местах, будто Ангелина Васильевна вовсе не собиралась переезжать.

Здесь не было ничего, что говорило бы о достатке. Мебель — старомодная и ветхая, обшарпанные шкаф и комод, какие нынче в иной глубинке не увидишь, и застиранные занавески, и на кровати старенькое, штопаное-перештопаное покрывало, и коврик возле кровати с дыркой посередине, но дырка зашита ярким куском материи. В комнате пахло псиной, и Любовь Ивановна подумала — где же собака?

Собака появилась тут же: она вылезла из-под кровати — некое странное существо, дряхлое, ковыляющее, белое, с коричневой от старости шерстью на морде, — и, подойдя к Любови Ивановне, с трудом поднялась на задние лапы. Ангелина Васильевна заглянула в комнату и отрывисто захохотала:

— Ах, козел! Не успел обнюхать, а уже жрачку просит. Ему хоть весь дом вынеси — не тявкнет. Выпьем чайку на нервной почве? Ты какой любишь — крепкий или не очень?

— Не очень, — сказала Любовь Ивановна, и хозяйка снова ушла. — Только зря вы так хлопочете, честное слово.

— А это уж мое дело, между прочим, — донеслось из кухни.

Любовь Ивановна снова улыбнулась. В хриплом голосе хозяйки, в строгости ответа была нарочитость, наигранность, которую нельзя было не заметить. Поднявшись, Любовь Ивановна подошла к стене, сплошь завешанной фотографиями — каждая под стеклом, в рамке, а то и по нескольку штук сразу. В этом обилии фотографий была  п а м я т ь, — не просто память, а память одинокого человека, который хочет, чтобы прошлое всегда было у него перед глазами.

Любовь Ивановна разглядывала незнакомые лица, каких-то детей и взрослых, штатских и военных, мужчин и женщин, стариков и старух — мгновения, вырванные из жизни да так и оставшиеся на бумаге. Вдруг ей показалось, что одна девушка, совсем еще девчонка с Красной Звездой и тремя медалями на гимнастерке, похожа на хозяйку, на Ангелину Васильевну, и громко спросила:

— Это вы на снимке — в форме и с орденом?

— Я, — донеслось из кухни. — А над кроватью мой муж.

Любовь Ивановна обернулась. Там, над кроватью, висела всего одна фотография, но разглядеть ее как следует она не успела. Ангелина Васильевна внесла чашки и чайник.

— А почему фотография? — дрогнувшим голосом, словно предугадывая ответ и боясь услышать его, спросила Любовь Ивановна.

— Потому что нету его, — ответила хозяйка и, сев напротив Любови Ивановны, повторила: — Нету…


Потом они поплакали, обнявшись, и обеим стало легче, как всегда бывает после таких, уже не первых слез. У смерти нет истории. О том, как умер ее муж, Любовь Ивановна рассказала коротко — был инфаркт, опытных врачей рядом не оказалось, вот и все. Ангелина качнула головой: хорошо еще, что не долго мучился. Ее муж скончался от рака.

— Ты со своим хорошо жила? — спросила Ангелина Васильевна.

— Хорошо, — ответила она, отворачиваясь. Ей не хотелось говорить всю правду. Все-таки сорок или пятьдесят минут знакомства — слишком мало для откровенности, хотя Любовь Ивановна и чувствовала, что эта женщина уже близка ей не только