Игра без правил [Энтони Гальяно] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

довольно дружны. Он приехал из Сантьяго-де-Куба еще до революции и успел поработать на всех работах, какие только можно представить, пока в семидесятые годы не нанялся к полковнику. Разговоры о бейсболе заменяли нам эсперанто, и единственный, кого он ненавидел больше Кастро, был Джордж Стейнбреннер.[1] У него даже была теория, что они родственники. Мне так никто и не открыл дверь, и, выждав еще немного, я подошел поздороваться, подумав, что он действительно мог не узнать меня.

Домингес поднял капот «бентли» и уставился на самый ухоженный двигатель, какой я только видел за пределами автосалона. Шофер выглядел нездоровым. Карие глаза, утратившие блеск и окруженные болезненным желтым ореолом, походили на двух жуков, плавающих в лужицах слюны. Когда мы виделись в последний раз, он еще сохранял упругую жилистость боксера-легковеса и в свои семьдесят выглядел крепким, как кора дуба. Теперь он исхудал совершенно, если не считать небольшой шар живота, прячущийся под пиджаком. Мы пожали друг другу руки, но он тут же снова уткнулся в двигатель.

— Como estas?[2] — спросил я.

— Нормально.

— Симпатичный движок.

Ясно было, что он не расположен общаться, но я решил продолжать беседу. Может быть, он просто не в духе и шутка-другая поможет растопить лед.

— Не думал, что ты здесь еще появишься, — проговорил он, не глядя в мою сторону.

— Я тоже. Полковник позвонил.

Домингес захлопнул капот и повернулся ко мне. Он явно был болен, но на его лице я прочел что-то еще. Разочарование, как мне показалось. Он вынул из заднего кармана белую тряпку и вытер руки.

— Рад тебя видеть, Джек.

Он повернулся и зашагал обратно к гаражу. Думаю, на самом деле он был совсем не рад меня видеть.

Я вообще довольно толстокожий и, если меня унижают, бессонницей особо не мучаюсь. И все-таки впечатление было странное, мне даже пришла в голову мысль, не вселились ли в его тело инопланетяне.

Проводив Домингеса взглядом, я вернулся и снова нажал на кнопку звонка. Послышались шаги, дверь открыла горничная и молча провела меня через огромную гостиную. В доме стояла прохлада, как в холодильной камере, но он выглядел бы холодным при любой температуре. Абсолютно белые стены, выложенные гигантских размеров мраморными квадратами плитки, словно вырубленные из высокогорного льда. Вдоль стен стояли вазы, скульптуры, повсюду висели картины, частью мексиканские, но в основном азиатские. Над камином располагался портрет первой жены полковника, матери Вивиан, красивой полуфранцуженки-полувьетнамки, на которой он женился против воли начальства в те дни, когда мы еще держали в Сайгоне своих советников.

Портрет снова напомнил о Вивиан. У ее матери было такое же овальное лицо и высокие скулы, такие же блестящие черные волосы. Она погибла в автокатастрофе во время эвакуации из Сайгона. Полковник привез Вивиан в Штаты маленькой девочкой, а через несколько лет женился на даме, семья которой разбогатела на издательском деле. Она-то и обеспечила начальный капитал для «Чистых лабораторий», фармацевтической фирмы полковника. От этого брака родился Ник, сводный брат Вивиан, парень, к которому я долго пытался проникнуться симпатией, пока не забросил это дело в пользу менее трудных занятий.

Полковник Паттерсон мало говорил о своей второй жене. Я знал, что ее звали Мона, что ее семья владела Вермонтом и что она похоронена в графстве Палм-Бич. Если где-то в доме и висел ее портрет, я никогда его не видел. Возможно, полковник держал ее фотографию в бумажнике, но опять же вряд ли. Сентиментален он был не более, чем придорожный столб. Логично предположить, что женился он главным образом из-за денег.

Сам не знаю почему, я повернул голову и увидел Рудольфа Уильямса, который смотрел на меня со второго этажа. Уильямс был доверенным лицом полковника, служил вместе с ним и до, и после Вьетнама. Он спустился по винтовой лестнице с легкостью человека, хорошо знавшего этот путь. Все время, пока спускался, Уильямс не сводил с меня глаз. Могу припомнить лишь немногие наши встречи, когда он не пытался меня чем-нибудь припугнуть — в своей полуприятельской, преувеличенно развязной манере. Я был для него чужаком, бесконечно далеким от семьи, членом которой он имел полное право себя считать. Даже когда я встречался с Вивиан и все об этом знали, ничего не менялось.

Уильямс — никто, кроме полковника, не называл его Рудольфом — никак не мог понять, почему полковник нанял личного тренера, вместо того чтобы воспользоваться его услугами, ведь он выглядел так, словно родился и вырос в элитном тренажерном зале. В принципе, ответ был прост: оба они слишком хорошо друг друга знают, и полковник решил, что необходимо разнообразие и нужен человек, который сможет порадовать его чем-нибудь новеньким. Идея потренироваться с бывшим полицейским ему тоже понравилась. Конечно, он тщательно проверил меня, притом через очень серьезных людей. Ко времени нашего первого