Дело о взбесившемся враче [Андрей Дмитриевич Константинов] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

мной моя девушка поссорилась, студентка журфака. А я ведь, как ты помнишь, в Челябинске на журналиста учился, в двух газетах работал, лекции по заданию Обнорского студентам читаю. Ну и ей периодически свои лекции пересказывал: я же хочу, чтобы моя девушка грамотной была.

А она, неблагодарная, однажды обрывает меня на полуслове: все, говорит, это — скучно и далеко от правды жизни. Представляешь?

В общем, она со мной поссорилась и одна поехала к подружке на день рождения. Я про себя и думаю: выпьют небось там, а потом ей вечером одной домой добираться. Нехорошо, я ведь все-таки мужчина. И поехал к подружкиному дому караулить свою девушку. Жду час, второй, а она не выходит. Замерз, зараза!

Вдруг из кустов сирени у подъезда мужик вылезает: добавь, говорит, десятку, согреться бы не мешало. И то, думаю. Взял мужик деньги, побежал к ближайшим ларькам за бутылкой и — честный такой! — вернулся.

Греемся мы, значит, а все равно — холодно. Тогда я свои деньги достал, мужик опять сбегал, снова греемся. Стемнело.

Наконец дверь подъезда открывается, и… выходят две девушки, обе — одинакового роста и в одинаковых куртках. Наверное, думаю, подружка решила проводить мою девушку до метро. Идут они впереди, пошатываются, хихикают, а я за ними кустами пробираюсь, жду, когда моя одна останется.

И вдруг они начинают прощаться, целуются и расходятся в разные стороны: одна — к троллейбусу, другая — к метро.

Я аж обалдел: за какой же идти? Пошел за той, что к метро. Крадусь кустами, нечаянно шум создаю. Девушка почувствовала, видно, что кто-то крадется, но шаг, представляешь, не убыстрила, а… замедлила. Не, думаю, не моя: моя — пугливая. Я тогда развернулся и бегом за той, что к троллейбусу пошла. Увидел ее, иду быстрым шагом, пыхчу. А та тоже шаг замедляет. Что за чертовщина! Какая же из них — моя? И вдруг… Ой, Светочка, вспомнить страшно!… Вдруг они обе с двух сторон с криками «Ура!» набрасываются на меня и начинают… раздевать. Уж не знаю, как я и отбился. Домой без пуговиц приехал и с фингалом под глазом.

— Это когда ты в ноябре в очках от солнца ходил?

— Да, тогда… А наутро мне моя позвонила и с гордостью сообщила, что они с подругой чуть не поймали серийного сексуального маньяка. И что в итоге они поссорились на предмет — кто из них активнее действовал в ситуации задержания? А потом добавила, что приметы маньяка сообщила в милицию, и те теперь ищут парня в кожаной куртке и с фингалом под глазом (это «моя», оказывается, мне залепила). Представляешь, чего я натерпелся?

— Да, Леша… Надеюсь, я в такой ситуации никогда не окажусь и драться из-за мужика с подругой не буду. Ты же знаешь про меня: «Она соперниц не имела…» — затянула я «Нищую». — Что же касается Обнорского, то он не в моем вкусе. Я не люблю таких арабистых мужиков.

— Вот и хорошо, вот и славненько, — обрадовался Скрипка. — Ты же понимаешь, я обязан следить за морально-психологическим климатом в коллективе. Может быть, инструкцию по этому поводу специальную написать, как думаешь? Вроде того, как должны вести себя два представителя одного пола, если они попали в заинтересованное поле зрения объекта пола противоположного…

— Лешка, ну ты не меняешься!… Как я рада тебя видеть. И вообще — всех.

— А вот ты, Света, изменилась. Не пойму — в чем, но — другая. Я тебя даже сначала в коридоре не заметил.

Еще бы мчался, как бизон по прерии.

А Скрипка продолжал:

— Но тогда я не понимаю, что все-таки имел в виду Обнорский, говоря, что тебя надо беречь, как цветок… О, а может, он намекает, что тебя в отпуск надо внеплановый отправить на недельку?

А то ты какая-то бледненькая, ну прямо как голодная графиня. Точно — в отпуск! С понедельника. Я пойду отдам распоряжение в бухгалтерии.

И Скрипка поскакал по Агентству.

А ко мне вплыла Агеева:

— Боже, как тебе идет этот бледный, болезненный вид! В этом есть некая утонченность. Ну, согласись сама, Светочка, что румянец — это пошло и банально…

Все в «Пуле» знают, что Агеева — язва. Но не до такой же степени!

Ну, Марина Борисовна, погоди!

Я встала с дивана, подошла к ней вплотную и стала пристально разглядывать ее лицо. Агеева поежилась, но попыталась улыбнуться. А я продолжала молча ползать взглядом по ее бровям, носу, челке. Так в лагере пионервожатые выискивали у нас вшей.

— Ну, что? — Агеева почти в панике села на диван.

— Ну все! Плюс две морщинки.

И всего за один месяц моего отсутствия.

Марина всплеснула руками:

— Не может быть!

— Может! Это вы себя каждый день в зеркале видите, разницы не замечаете, а я месяц отсутствовала — и вот результат.

— Светка, это же катастрофа!… То-то я вчера в метро стою возле мальчика, прямо в упор, можно сказать, его рассматриваю, а он — ноль эмоций.

— Я же вам гель для уставшей кожи на Восьмое марта дарила. Что — кончился?

— Что ты, мажусь и утром, и вечером.

— Значит, уже не помогает…

— Но что же делать? — Агеева нервно закурила.

— Что-что! Золотые нити вставлять, не знаете, что ли?…

В кабинет вошли Соболин с Князем, и