Гиль-гуль [Елена Некрасова] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

очень трудно отличить хрупкий цветок от ядовитого сорняка.

— Да, моя мама русская. До двенадцати лет я знала язык в совершенстве. Потом она умерла.

— Да… — лицо Лян-фу изобразило сочувствие, — я в курсе… — Руки вертят картонную папку. Надо кончать эту комедию. — Ну что ж, товарищ Чжан, желаю вам успехов в новой работе, было приятно познакомиться. Если возникнут какие-то вопросы, обращайтесь в Уханьское управление, товарищи будут в курсе…

Рукопожатие. Улыбка. Здоровые зубы, не видно ни одной пломбы. Он не провожает ее до дверей. Он очень занят, выдвигает ящик стола, достает какие-то бумаги.

Товарищ Мао улыбается одними глазами. На портрете он одет в такую же точно синюю куртку, как и переводчица Сян-цзэ. Хлопчатобумажную. Единство нации. Скромность. Простота. Дома, в полупустом шкафу, висит темно-синий костюм тонкой шерсти. Костюм начальника управления. Неброский, почти не мнущийся, очень дорогой. Лян-фу имеет на это право, ему пора, он заслужил. Они купили его в прошлое воскресенье, Лян-фу уступил просьбам жены. В кредит, разумеется. Его зарплата — девяносто пять юаней, жена получает шестьдесят. Этот шерстяной костюм стоил сто пятьдесят юаней… Он сам-то что за цветок, он, Лян-фу, заместитель начальника? Ему сорок три, Хан Ли-пину сорок, и он идет на повышение, и у него нет шерстяного костюма. Ли Тян-кую тридцать два, и он приходит на его место. Этот шанс упущен. Но почему? Все знают, конечно, что его головные боли и больная печень — следствие суровых дней гражданской войны, но разве он хоть раз позволил себе взять больничный, разве он не выглядит всегда бодрым и подтянутым? Его жена пока не в курсе, что он не займет место начальника управления…

* * *
Плохое настроение. Теперь правая педаль стала прокручиваться, этот велосипед давно пора выкинуть. Она уже не успеет переодеться, к тому же прощальный визит к Ольге Петровне получится скомканным, неудобно. Хотя может это и к лучшему, такая тяжесть от этих посещений… Черт! Она чуть не столкнулась с рикшей. Жара. Пылища. Почему такая давка у входа в зоопарк в будний день? Дальше — кошмар, ей надо проехать мимо строящихся павильонов советской выставки. Нечем дышать. Книги на полках, запах книг, перелистывать их, новые книги, старые в комиссионном отделе… это всегда успокаивает. Она ненадолго зайдет в книжный магазин. Надо успокоить нервы. Нервы? Какая чушь, у нее все прекрасно. Послезавтра она уезжает отсюда… Она не любит Пекин. Пожилой продавец У Тинь-тянь расплылся в улыбке. Ей сразу же вспомнился желтозубый оскал заместителя. Считает себя обаятельным? Он чем-то серьезно болен, и он опиумист, это видно. Зачем он ее вызывал? Встать в шесть утра, тащиться через весь город, наглотаться пыли. Понятно, что он против ее назначения, ненавидит ее. Решил показать, что он тоже начальник. Провел работу… В магазине полно молодежи… Пушкин, Есенин, Маяковский, ничего нового. Достоевский. В комиссионном отделе ранний Блок без обложки, издание пятнадцатого года… мда, и без половины страниц. Ладно, из русского ничего. А вот это уже интересно — Ай Цин, Фэн Ю-лань, Лао Шэ, да тут просто… Лян Шу-мин?!! Значит, это все серьезно? Ху Ши… Ху Фэн? Удивительно[1].


Эта кухня в русском стиле явно требует ремонта: дверь перекосило, штукатурка над плитой висит пузырем, вот-вот обвалится. Ее сын вообще здесь бывает? Спросить — расстроится. Ольга Петровна делает блины и выглядит весьма живописно: зеленые шелковые брюки, поверх — старое голубое платье, ее любимое. Пару месяцев назад она перестала красить волосы, и теперь белая макушка плавно переходит в рыжий хвост, перехваченный алой лентой. Сян-цзэ уже приняла душ, теперь пьет чай на кухне.

— Там полки ломятся от запрещенных изданий, причем неделю назад ничего еще не было, это поразительно…

— Разводят демократию? Что-то не верится… Ты почему блины не ешь?

— Как не ем? Пять штук уже съела. Это новая политика, называется «сто цветов»[2]. Теперь можно говорить все что угодно, очень приветствуется критика в адрес самой партии…

— Не говори ерунды, они просто хотят всех переловить. А тебя уволят в первую очередь.

— Может быть… Как поживает Иван? Он возил вас к врачу?

— Какие врачи могут вылечить катаракту у старухи?! Я не верю никаким врачам.

— Вы что, совсем ослепнуть хотите? Наверняка можно приостановить этот процесс.

— Ты давай ешь блины, хочешь еще какое-нибудь варенье?

— Да нет, я уже не могу, спасибо.

Ольга Петровна наливает себе чай, садится за стол. Когда она чем-то расстроена, лицо становится ассиметричным, тик усиливается. Все равно она красиво постарела: ее лицо совсем не потеряло форму, не обвисло, наоборот — оно подсохло и подтянулось, кожа равномерно покрылась сетью морщин одинаковой глубины, их нет только на носу. Ей семьдесят два. Она закуривает.

— Так когда ты уезжаешь?

— Завтра днем.

Она уезжает послезавтра, но так лучше. Завтра она уж точно не сможет