Москве благотворительной. Ф. Глинки [Виссарион Григорьевич Белинский] (fb2) читать постранично, страница - 2
- Москве благотворительной. Ф. Глинки 159 Кб, 9с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Виссарион Григорьевич Белинский
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
нравственности, – все равно, что назвать его дурным человеком. Без глубокого нравственного чувства человек не может иметь ни любви, ни чести, – ничего, чем человек есть человек. Если безнравственность человека происходит от пустоты и ничтожности его натуры, – он только презренен и жалок; если же безнравственность соединяется в нем с умом и силою воли, – он презренен и ненавистен, он ядовитое чудовище, он лютый зверь, страшнее всех зверей, ибо зол по натуре, развратен сознательно и богат средствами делать все зло, какое хочет. В философском отношении сфера нравственности – сфера абсолютная, следовательно, родственная поэзии, ибо все абсолютное однородно, односущно, истекает из одного общего начала, которое есть – бог. Но тем не менее обе эти сферы совершенно особны, и смешивать одну с другою в понятии отнюдь не должно. Что такое благо, как не истина в действии, не истина воли? – и однако ж наш ум отличает друг от друга истину и благо, как два понятия родственные, но в то же время и совершенно особные. – Цель знания истина, и потому знание облагороживает человека; но великий ученый совсем не одно и то же, что добродетельный человек в практическом значении этого слова: оба они родственны друг другу, оба служители одного бога; но великий ученый, будучи великим ученым, может все-таки не совершить ни одного подвига добродетели во всю жизнь свою, незапятнанную ни одним дурным поступком; а великий подвигоположник добродетели может не уметь определить сознательною мыслию ни одного своего подвига. Разум без чувства есть ложь, так же как и неразумное чувство есть только чувственность; следовательно, разум и чувство родственны, односущны; но тождественны ли они? не суть ли это два совершенно особные понятия? В таком точно отношении находится нравственность к поэзии и поэзия к нравственности: они родственны, но не тождественны. Лучшим и яснейшим доказательством сказанному может служить то, что не всякий нравственный человек – непременно и поэт. Поэзия, в высшем значении своем, не только не может быть безнравственною, но не может не быть нравственною; всякое художественное произведение непременно нравственно, хотя бы оно и вовсе не имело в виду нравственности, – тогда как мнимо художественное произведение, даже и направленное к нравственной цели, уже не нравственно в высшем значении этого слова, хотя и не безнравственно[5]. Истина везде и во всем одна и та же; но в проявлении своем она различна и особна. В мышлении истина сама себе цель; но искусство достигает истины, только будучи само себе целию и не делая своею целию истины, от которой оно само заимствует и силу, и величие, и святость свою; так же точно, как в действиях благой воли только благо само себе цель, а не красота и не истина (в значении мышления), хотя оно в то же время и прекрасно и истинно. Нельзя поверить добродетели человека, который только говорит о добродетели; нельзя поверить глубокому знанию ученого, который только ведет себя порядочно; нельзя поверить таланту поэта, который только рассуждает в стихах. Поэзия есть воспроизведение действительности: подобно действительности, она говорит фактами, явлениями, образами. Посмотрите на бесконечный океан, на глубокий шатер неба, на опоясанные облаками горы: на них не написано ни одной буквы о величии божием, ни одного предписания о поклонении ему, – а между тем как громко, как внятно и торжественно говорят они душе человеческой о величии господа и каким благоговением, какою любовию исполняют к нему сердце!.. Такова и поэзия: она ничего не доказывает, но все показывает; орудие ее – не силлогизм, а образ; действие ее на человека чисто непосредственное, как действие самой природы. Поэзии не нужно восхвалять добродетель, – надобно показать ее святой образ, и люди полюбят добродетель; поэзии не нужно порицать порок, – надобно только показать его, и сердца людей наполнятся ненавистию к пороку. Правда, поэт имеет право и поучать; но в таком случае, во-первых, он выходит из сферы безусловной поэзии на межевую черту, отделяющую сферу поэзии от сферы религиозного чувства; а во-вторых, он и поучает средствами самой же поэзии – мыслию более отрешенною от безусловной художественности, но все-таки образною и всегда огненною. Притом же, поучая, поэт, так сказать, только временно выходит из своей сферы; оставив ее совершенно, он может приобрести себе не меньшее достоинство провозвестника высоких истин, но поэтом уже перестает быть. И потому нет ничего несправедливее и нелепее, как требовать от него поучения, когда он не расположен поучать, или заставлять его всю жизнь петь одно и то же.
Но всегда ли под «нравственностию» люди разумеют то, что в самом деле есть «нравственность»? и не облекают ли они часто в это громкое слово своих личных и ложных понятий? Где критериум для истинной нравственности?.. Чтоб решить этот вопрос, надо написать больше, нежели сколько дозволяют нам время и место, – яснее и удовлетворительнее, нежели сколько мы
Последние комментарии
10 часов 20 минут назад
10 часов 56 минут назад
11 часов 48 минут назад
11 часов 53 минут назад
12 часов 5 минут назад
12 часов 18 минут назад