Несколько слов о фельетонисте «Северной пчелы» и о «Хавронье»… [Виссарион Григорьевич Белинский] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

и бытия; но, провозгласив примирение противоположных направлений в высшем единстве, остался идеалистом, в то время как Окен учреждал шеллинговское управление над всей природой и «Изида» – «Монитер» натурфилософии – громко возвещала свои победы. Шеллинг одевался в Якова Бема и начинал задумывать реакцию самому себе для того, между прочим, чтоб не сознаться, что он обойден. Шеллинг вышел вверх ногами поставленный Бем, так, как Наполеон вверх ногами поставленный Карл Великий. Это худшее, что может быть, потому что чрезвычайно смешно{4}.

Прочитав эти строки, кто не согласится, что они написаны не фельетонистом «Северной пчелы», а человеком нового поколения, который владеет умом, сведениями и талантом?.. Кто не согласится, что фельетонисту в этой статье все должно казаться нелепостью, потому что человеческому и особенно старческому самолюбию отрадно считать вздором все, что понять оно не в состоянии…

Но самый смелый tour de force[3] благонамеренного фельетониста заключается в выписке слов Наполеона и замечания «Отечественных записок» на эти слова. Наполеон назвал народ песком и считал нужным бросить в этот песок гранитные массы религии и аристократии. Мы заметили, что эти слова показывают в Наполеоне отсутствие чувства порядка, который у него был заменен только чувством дисциплины. Что ж тут странного? Источник религии – народ, который совсем не песок, а плодотворная почва, из которой возникают цветы всех нравственных установлений. Религия не дается приказом. Так думать мог только Наполеон, который уважал все религии из политических расчетов, даже мухаммеданскую во время своего египетского похода, и льстил арабов мыслию, что он может сделаться мухаммеданином. Если во Франции восстановился католицизм, то не волею Наполеона, а тем, что большая часть народа осталась верна католицизму. Чего нет в народе, того нельзя дисциплинировать. Доказательство – аристократия: несмотря на все усилия Наполеона восстановить ее, несмотря на то, что он призвал во Францию эмигрантов и делал своих солдат герцогами, – теперь господствующее и правительствующее сословие во Франции не аристократия, a bourgeoisie[4]. Неужели это не известно г. фельетонисту? Где же софизмы в наших словах? Неужели в том, что «порядок основывается на удовольствии, на равновесии всех законных интересов, всех жизненных сил»?..{5}

Велика сила привычки: от нее не легко отставать! Сделав такие выписки, фельетонист не мог удержаться, чтоб не приписать нам кое-чего такого, чего мы вовсе не говорили или не делали. Ему почему-то очень не поправилась напечатанная в «Отечественных записках» басня «Хавронья»{6}. О вкусах спорить нечего! Он нашел крайне неприличными слова: грязная щетина, запах и вонь{7}. И об этом не спорим. Кому не известно, что и басня Крылова «Свинья», в блаженной памяти доброе старое время, показалась неприличною{8} и что в провинциальном обществе даже теперь, по свидетельству Гоголя, дамы, вместо того чтоб сказать; стакан воняет, говорят: стакан дурно ведет себя; вместо высморкаться говорят: обойтись посредством платка?..{9} И потому не будем об этом спорить с чопорным и жеманным вкусом некоторых людей, а заметим вот что: фельетонист уверяет, будто стихотворение «Хавронья» не означено в заглавии книжки и будто страница, внесенная в книгу после стр. 326, не нумерована. Все это чистая выдумка: стихотворение «Хавронья» означено и на обертке четвертой книжки «Отечественных записок» и в общем оглавлении к 39-му тому «Отечественных записок»; следующая за 325 (а не 326, как утверждает фельетонист) страница не означена, это правда, но не по той причине, чтобы басня незаконно явилась в печати, а по той, что в «Отечественных записках», как и во многих других журналах, никогда не означаются цифрами те страницы, на которых начинается новая статья – а так как на странице, следующей за 325-ю, напечатано стихотворение «Современная ода», то 326-я страница и не означена цифрами, – и так как это стихотворение оканчивается на 326-й же странице, а на 327-й начинается новое стихотворение, именно оскорбившая фельетониста «Хавронья», то и 327-я страница тоже не означена цифрами{10}. Зачем же выдумывать? Зачем стараться придавать криминальный характер такому вздорному делу, как цифровка страниц?.. Поневоле вспомнишь эти смешные стихи:

Странная вещь!
Непонятная вещь!{11}
Г-н фельетонист выдумал еще, будто мы сказали, что «Гоголь гораздо выше Карамзина и всех писателей его эпохи», и даже имел смелость выставить в выноске страницы (26 и 27 «Библиографической хроники» 4-й книжки «Отечественных записок»), на которых будто бы мы сказали это{12}. Но