Стихотворения и поэмы [Михаил Аркадьевич Светлов] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

предрассудков. Настолько прекрасным и прочным кажется Светлову это завоевание, что он ищет неожиданную ситуацию: погромщик и его жертва, которых разделила река крови, случайно встретились уже после Октября. И что же? Нет в душе героев и тени былой вражды… Они — люди! И потому могут стать друзьями (поэма «Хлеб»).

В первых произведениях Светлова уже заключено понимание непростоты жизни, столь свойственное поэту впоследствии. Хорошо ли, что революция отдает на слом патриархально-религиозный уклад? Еще бы! Но все-таки жалко такого старого, беспомощного ребе. И эта жалость — не измена революции.

Склонность к сердечному общению с читателем, разочарование в риторической отвлеченности поэтов «Кузницы» направляет внимание Светлова к опыту Есенина («ночь проходит черною гадалкой…», «новых гуслей звончатый запев…»).

Пока можно говорить лишь о подражании, а не о связи Светлова с традицией того или иного поэта.

Глашатаем новых лозунгов выступила группа комсомольских поэтов. Ранее связанные с «Кузницей», поэты эти откололись от нее и организовали группу «Молодая гвардия». Сюда вошли А. Безыменский, А. Жаров, М. Светлов, М. Голодный, Н. Кузнецов и другие.

Убежденно и страстно они утверждали, что именно «живой человек», делающий свое скромное дело, — подлинный предмет искусства. И слова Безыменского:

Довольно неба
И мудрости вещей!
……………………
Давайте землю
И живых людей, —
прозвучали как манифест. В веселой и воинственной нарочитости раздумий поэта о «себестоимости советских товаров» или «о шапке, котиковой, моей», полученной по ордеру Центрального Комитета, о валенках или картофеле — звучала заражающая своей убежденностью интонация первооткрывателей новых горизонтов поэзии.

Но единый курс на героя конкретного дела комсомольские поэты держали по-разному: Безыменский, Жаров — в сторону подробностей революционного быта первой комсомолии, Светлов — к романтике, подымавшей героя над бытом.

Если участие Светлова в группе комсомольских поэтов «Молодая гвардия» не было ни случайным, ни бесплодным, то приход его в «Перевал» (1924) вовсе не принес поэту радости. Его привлекли, видимо, декларации группы, утверждавшей психологизм и эмоциональность искусства в противовес социологическим схемам. Но молодой поэт сразу не сумел разглядеть, что «перевальцы» разъединяли в героях их чувства и разум, отрицали социальное сознание героя, отдавая его на произвол подсознательных, биологических инстинктов. Возможно, именно отталкивание от идей «Перевала» укрепило поэта в его пристрастии к социальному, нравственно здоровому и красивому герою, который вот-вот должен был родиться в его стихах: год выхода из «Перевала» совпал с публикацией первых произведений светловской классики.

В героическом цикле стихотворений (так условно назовем «Гренаду», «Двое», «В разведке», «Рабфаковке») господствует идея революционного братства. Революция подняла к историческому творчеству миллионы людей, дала им пережить острое счастье осознания значительности своей человеческой судьбы.

Обыкновенные парни, они ощутили ни с чем не сравнимую радость общения, соучастия в делах общенародного значения. «Гренада», «Двое», «В разведке» посвящены событиям трагическим — герои отдали жизнь во имя свободы трудового люда. Поэзия слитности сердец, изумленных таким — трагическим и счастливым — уделом, звучит в стихотворениях. «Жуткое счастье» двоих, сраженных одной пулей, навеки соединенных общим подвигом, потрясло третьего.

Конечно, подвиг хлопца из «Гренады» прекрасен сам по себе: он погиб, защищая свободу родины, мечтая «землю в Гренаде крестьянам отдать». Но эта героическая история передана однополчанином хлопца, его единомышленником, — она насыщена восхищением, гордостью и грустью друга. То же — «В разведке». Даже обыденное дело — подготовка зачета («Рабфаковке») — рождает у второго героя (здесь это — автор) бурю взволнованных чувств; с категоричностью, свойственной романтику, он заявляет о братстве эпох — гражданской войны и новой, мирной…

Герои Светлова живут как бы в двух измерениях: хлопец воюет за свободу Украины, торопится «постичь поскорей грамматику боя — язык батарей», и вместе с тем он во власти «испанской грусти», мечты, — он хочет поделиться своим счастьем с братьями далекого края, который носит такое «красивое имя».

Перед рабфаковкой лежит книга, над ее головой «электрическая лампадка». Но повествование взмывает до патетического звучания, и она — рабфаковка — уже в кругу легенд, приобщенная к вечной жизни героинь революции:

Наши девушки, ремешком
Подпоясывая шинели,
С песней падали под ножом,
На высоких кострах горели.
Так же колокол ровно бил,
Затихая у барабана…
В каждом братстве больших могил
Похоронена наша Жанна.