Рассказы [Кэтрин Мэнсфилд] (fb2) читать постранично, страница - 2

капиталистические страны, не исключая и Новую Зеландию, заставил их по-другому взглянуть на себя и окружающую жизнь и окончательно избавиться от всяких вольных или невольных претензий на экзотику. Именно в эти годы родилась национальная литература Новой Зеландии, которая наследовала все самое значительное, что было создано примерно за восемьдесят лет пребывания «европейцев» на островах, богатых фольклорной традицией. Несомненно, одним из наиболее ценных обретений стало творчество Кэтрин Мэнсфилд, чье главенствующее влияние неоспоримо и подтверждено не только учреждением премии ее имени, но и всем последующим развитием новозеландской прозы. Кэтрин Мэнсфилд росла в то время, когда понятия «новозеландская литература» еще не существовало и только человек, наделенный смелым воображением, мог предвидеть ее появление в стране, где не было ни одного литературного журнала, где в немногих выходящих в свет произведениях воспевались, как правило, экзотические красоты местной природы, благородные белые рыцари, прелестные маорийские принцессы и сторицей вознаграждаемое трудолюбие фермеров. Конечно, среди них были книги, написанные искренним и талантливым пером. Но если всего книг печаталось ничтожно мало, то такие и вовсе можно было по пальцам пересчитать…

Девочка, от рождения наделенная незаурядной восприимчивостью, вглядывалась в совсем не простую жизнь и видела, как объединяют людей житейские трудности и разъединяет благополучие. Она видела не понимающих друг друга мужей и жен, детей и родителей, может быть, еще не осознавая этого, хотела знать, почему люди незаурядные, как правило, обречены на одиночество. Многие детские «почему» Мэнсфилд, возникшие в соприкосновении с новозеландской действительностью, а потом появившиеся в ее рассказах, долгое время рассматривались в критике как результат влияния английской или русской литературы единственно потому, что Кэтрин Мэнсфилд была первой новозеландской писательницей, осмыслившей и воплотившей в своем творчестве проблемы глубоко национальные, однако близкие и другим народам. Конфликт материального и духовного, столь очевидный в новозеландском обществе 1890—1920-х годов, возможно, даже главенствующий для этого времени, определил и направление психологических, эстетических, социальных поисков Кэтрин Мэнсфилд.

В 1906 году Мэнсфилд, закончив учебу, возвращается из Англии в Новую Зеландию, где живет в Веллингтоне и с неослабевающим энтузиазмом работает над рассказами. Два или три из них ей даже удается напечатать в австралийской прессе. Она упорно ищет способ для выражения своего миропонимания. Юная англоновозеландка ведет дневник и, сохранив эту привычку на всю жизнь, даст будущим исследователям богатейший материал для изучения истоков своего творчества. С самого начала, с самых первых записей, имеющих не только биографическое значение, Кэтрин Мэнсфилд, в сущности, указывает на две интересующие ее области — общество и психологию, или, скорее, социальную психологию. Богатство и бедность, добро и зло, отчуждение людей, память и забвение, война и мир — эти проблемы проникают в творчество Мэнсфилд, отражая в нем не только «вечные вопросы» творческой личности, но и реальную атмосферу жизни классового общества определенной эпохи.

В английской прозе начала века (и непосредственно английской, и колониальной) царил роман. Однако Мэнсфилд отдает предпочтение рассказу, причем не просто рассказу, который в английской литературе мог быть достаточно длинен (рассказ, новелла, повесть), а именно короткому рассказу. По всей видимости, это произошло не без влияния А. П. Чехова, произведения которого были ей близки и дороги. Вероятно, не без помощи Чехова она открыла для себя выход из маленького, замкнутого мира одного человека в огромный мир, где было много несправедливости, и ей стало нужно, чтоб он очистился, чтоб из него исчезло все, делающее несчастливым каждого человека.

Самый первый, как принято считать, зрелый рассказ «Усталость Розабел» хоть и имеет, на наш взгляд, достаточно много общего со «счастливыми» рассказами О’Генри, в целом Мэнсфилд решен по-своему. О’Генри, как правило, использует случай, чтобы выявить главное в характере человека, и в лучших его рассказах случай является выражением жизненной закономерности, определяемой натурой человека. Но, по справедливому замечанию А. А. Аникста, закономерность индивидуального далеко не всегда совпадала у О’Генри с закономерностью социальной. Эпизод в магазине и сон Розабел написаны в духе О’Генри, и остается еще совсем немного, чтобы получился чуть грустный, чуть ироничный и явно утешительный рассказ. Но тут-то и проявляется влияние «жестокого материалиста» Чехова. Нет ни сказочного принца, ни случайно найденного кошелька. Есть сегодня, похожее на вчера, и завтра — на сегодня, и неизвестно, надолго ли хватит у Розабел сил, сумеет ли она сохранить надежду — единственное богатство, пока еще не отнятое у нее жестоким миром.