Он где-то рядом [Николай Владимирович Переяслов] (fb2) читать постранично, страница - 4

которыми, оказывается, жили в этом мире прекрасные стрекозы, бабочки, жуки и даже мухи!.. Я узнал, что в одной только нашей стране насчитывается двадцать тысяч различных видов жуков; что некоторые насекомые способны совершать перелеты на расстояния не меньше птичьих; что пчелы имеют свой язык, который у них передается посредством танца, а имеющие репутацию трудяг муравьи обладают пагубной склонностью к пьянству, используя в качестве «винного магазина» жучка-ламехузу, выделяющего опьяняющие их эфирные вещества.

Мой новый знакомый знал бесконечное множество всяких подробностей о жизни и повадках насекомых и рассказывал о них с таким увлечением, словно излагал сюжет приключенческого романа. Да иногда это и впрямь было похоже на роман или какую-то увлекательную историю, во всяком случае, для меня всё было настолько ново и интересно, что я даже забыл о своем брошенном на дорожке велосипеде, из-за чего денёк и в самом деле чуть было не закончился неким не совсем веселым приключением, так как его уже тягали по двору два незнакомых мне сорванца явно не из нашего дома.

Забрав у них свою провалявшуюся полдня без дела технику и отвесив на всякий случай малышам по легкой оплеухе, я вспомнил, наконец, о пропущенном мною обеде, и мы пошли по домам.

— Да-а! — словно только опомнившись, спросил я, поравнявшись со своим подъездом. — Тебя как хоть зовут-то, а то мы так и не познакомились?

На мгновение задержавшись, он взглянул на меня своим удивительным ясным взглядом и как-то по-особенному легко, как это только у него получалось, улыбнулся.

— Вовка… Вовка меня зовут, это очень легко запомнить. А по фамилии — Иванов! — и, продолжая улыбаться, дружески тронул меня на прощание за плечо и зашагал дальше.

А я, постояв еще немного и проводив его взглядом, повернулся к дому и, открыв тяжелую и разбухшую от вечной сырости скрипучую дверь парадного, шагнул в подъезд…

Глава третья «ЩАС ЙИСТЫ БУДЭМ»

Подъезды — это глаза дома. Не окна, как пишут поэты, а именно подъезды. Что — окна?.. Что можно узнать о доме, глядя на тюлевую бижутерию их парадных занавесок, купленных во что бы то ни стало гардин, не знающих детских ручек плюшевых медведей на подоконниках да традиционных кактусов в двухлитровых жестяных банках? Ведь это всё — зеркальные очки, за которыми прячут от посторонних душу… Да и сам дом разве может узнать что-нибудь объективное о мире за своими окнами, когда здесь, с их внутренней стороны, всегда льются тепло и свет, когда на всю квартиру так аппетитно пахнет борщом, пельменями, геранью на подоконнике, теплой женщиной на диване, а с тумбочки бархатным голосом поет о любви радиола или проводит сеансы смехотерапии Райкин, да трётся об ноги пушистый и круглый, как идеальное счастье, зеленоглазый котище со съехавшим на правое ухо голубеньким бантиком?..

Только подъезд может кое-что понять о врывающейся в его хлопающую дверь жизни и входящих в него с бодрыми уханьями или проклятиями непогоде людях, и только по подъезду можно судить о душе самого дома. Как не скроет человек горящую в глазах ненависть, застывший холод равнодушия или отчаянную мольбу любви, так и подъезд сметет в прах все ваши служебные характеристики и рассказы о вашей порядочности одной только разбитой в нём лампочкой, стоящими за батареей отопления винными бутылками, окурками на лестнице, желтой лужей в углу, оторванной на двери ручкой и другими, вроде бы и не касающимися лично вас черточками, из которых предстанет истинный портрет обитателя этого подъезда — ваш портрет. Потому что не бывает в жизни вещей, нас не касающихся, и если вы лично и не били лампочку, не пили вино, не бросали окурки и не использовали подъездный угол вместо туалета, то это не значит, что вы во всем этом не виноваты и ни к чему не причастны — причастны, еще как причастны, и виноваты — тоже! В чем именно? Ну хотя бы в том, что воспитали своего сына так, что он бьет в подъездах лампочки, а если не бьет сам, то не мешает бить другим. В том, что вы прошли мимо распивающих на подоконнике лестничного марша парней и боязливо сделали вид, что не заметили их; в том, что не сделали замечание бросившему на ступеньки окурок соседу-начальнику, не пристыдили его супругу, выгуливающую в подъезде своего восьмилетнего дога-медалиста, не прибили болтающуюся на входной двери ручку и не сделали всего того, что могли и должны были сделать в соответствии с выданной на вас характеристикой и носимым вами званием человека.

Вот, что такое — подъезд.

И когда я захлопнул за собой тяжелую, как могильная плита, дверь, то сразу очутился во власти всегда подавляющей меня холодной угрюмости и мертвенности нашего, в общем-то примерного и даже считающегося чуть ли не образцовым, подъезда. Никто в нем не бил и не выкручивал лампочек, не пил вино и не бросал окурков, хотя и оторвавшихся на дверях ручек не прикручивал тоже. Ни в парадном, ни на лестничных пролетах не было вездесущих