Радио на Маре-Сале [Сергей Тимофеевич Григорьев] (fb2) читать постранично, страница - 3

выходили из дома — и на дальние прогулки и для наблюдений, — не иначе как с оружием. Медведи не возвращались. Прошел октябрь, ноябрь, декабрь. Мы пышным фейерверком справили Новый год, послали всему радиомиру поздравления и получили ответные. Работа радиостанции шла, словно часы. Мне и тогда приходило в голову, и теперь я это ясно понимаю, что не жизнь по часам, а жизнь в часах, т. е. в механизме, связанном временем, — самая правильная и здоровая. Мы были сюда посланы за тем, чтобы согласовать работу человека с движением погоды. Три раза в сутки мы подмечали стояние барометра, температуру, ветер, его направление и скорость, влажность воздуха, падение снега и доверяли все это волне нашего искрообразователя; в ту же минуту узнавали Науэн, Париж и Карнарвон, что у нас барометр стремительно упал, дует NNO силой 8 баллов и метель. И в тот же день в краткой сводке погоды мы узнавали, что в Крыму — солнце, тепло, дожди — в Америке и в Париже — небывалые для января морозы.

Нас было пятеро: я, мой механик, наблюдатель (естественник), фельдшер и рабочий (надсмотрщик службы связи). Но жизнь по часам и определенный тесный круг работы скоро нас сравняли, — мы привыкли заменять друг друга во всем. Естественник увлекался нашим силовым аггрегатом, говоря, что это — «чудесный организм», узнал все аппараты станции не хуже меня и механика; я, в свою очередь, наравне с другими, лазил на вышку для наблюдения за состоянием льдов, записывал стояние барометра и психрометра, баллы ветра. По очереди, а иногда все вместе, мы исполняли работы по хозяйству и вместе веселились и развлекались зимним спортом. Словом, жили дружною коммуной, которая скреплялась и нашим одиноким положением среди снегов и льдов арктической пустыни и, что важней всего, включением нас в систему общего труда. Если наша волна, в силу атмосферических условий, не достигала других радиостанций, мы получали со всех концов запросы, почему мы молчим. Погибни мы и замолчи наш искрообразователь — несколько месяцев подряд в полярную пустыню посылался бы незримый и беззвучный вопрос: «Маре-Сале, почему молчите?»

В марте, когда началось движение льдов, это могло бы случится: Маре-Сале замолчало на три дня и могло замолкнуть надолго.

В то утро, до света, мне надо было, в мой черед, встать в шесть часов утра и выйти записать температуру, ветер, влажность. Мы знали, что оттепели и штормы разрушили необычайно рано сплошные льды Карского моря… И в предчувствии ранней весны весь животный мир начал перестраивать свой быт. Около станции мы чаще стали встречать следы зверей песцов и волка. Я записал стояние барометра и с книжкой вышел из дома без оружия, с карманным электрическим фонариком для освещения приборов. Со мною, как всегда, вышел и пес наш Сиб. За ночь выпал снег. Я был на лыжах. Сиб беспокоился и путался у ног. Должно быть ночью здесь бродили волки. Я прошел сначала в будку, снял показание термометров, убрал стремянку, потом должен был подняться на вышку и в бинокль, если горизонт ясен, оглядеть даль ледяного моря — не произошли ль отпаи^[6], потом я должен был пустить мотор динамо. Дул колючий ост. Проволоки нашей антенны, оттяжки мачт и сами мачты побелели от инея. Оставив внизу лыжи, я по стремянкам поднялся на вышку и стал осматривать от норда к осту горизонт. Уже светлело. Вдруг Сиб внизу завыл и побежал по моим лыжным следам обратно к дому.

Я огляделся и увидел, что около мачт и метеорологических установок бродят в рассветном сумраке несколько медведей. Я видел, что дверь нашего дома отворилась на лай Сиба, и его впустили. Это был наш биолог, Петр Петрович; он должен был со мною передавать утренний бюллетень.

Затем я увидел, как из дома блеснул и грянул выстрел — один, другой, несколько вместе… Потом все стихло. В сильном страхе я спустился на нижнюю площадку вышки, где оставил лыжи, и втянул наверх, их и последнюю стремянку, едва вырвав ее из снега. Я знал, что белые медведи — отличные пловцы, но в искусстве лазания далеко отстали от своего бурого родственника, — сюда ко мне едва ли кто заберется из мохнатых гостей. Я выжидал, что они побродят вокруг, как было в первый раз, и удалятся… Их было пять.

Но они не уходили. В бинокль я рассмотрел, что один из них в крови, — был ранен выстрелом, — и это раздразнило зверей. Они ходили вокруг дома, висли на вантах мачт, сотрясая их, царапали и пытались взобраться на стволы мачт, обрывались, падали в снег, барахтались — и все в безмолвии…

РАДИО В ОСАДЕ

Мне ничего другого не оставалось, как выжидать. Товарищи мои могли стрелять только из двери, открыв ее, и почему-то не решались на вылазку. К дому — бежать я не мог — там были звери. Ближе, в ста метрах, была около мачт и антенны машинная, но и туда я не успел бы добежать незамеченным, а привлекать медведей на себя боялся. С той стороны, где в машинную входят фидера антенны, — большое зеркальное окно; в средине его просверлены два отверстия --">